Этого не должно было быть, так как ему лишь перевалило за пятьдесят. Но, в какой-то степени, это соответствовало истине.
Южный Кэтскил совершенно не похож на суетливую северную часть страны. Призрачная, еле заметная земля — большие богатые фермы расположены в центральной части, только не на настоящем юге. Через сосновые пустоши проходят, извиваясь, небольшие песчаные дороги, как будто в бессмысленных поисках какой-то цели, о чем вы никогда не узнаете. Если такая дорога приходит к очевидному концу, вы чувствуете уверенность, что, должно быть, пропустили какой-то поворот, который являлся действительным продолжением дороги. Во многих местах, удаленных от моря, так же, как вблизи прекрасных белых пляжей, вместо стройных сосен расположена непролазная глушь, такая же густая, как и полутропические джунгли Пенна, которые я также видел. Говорят, в районах джунглей южного Кэтскила иногда встречаются группы лопоухих обезьян — такого же самого вида, который хорошо известен в Пенне — робкие, дикие, немного опасные.
В южном Кэтскиле не имеется городов, если вы не захотите дать такое название унылой гавани Вайлэнд на крайнем юге, в необъятном Делавэрском заливе; она вряд ли заслуживает этого и вряд ли достойна прилагаемых усилий, чтобы добраться до нее по длинной дороге через пустоши, джунгли и огромные болота. Вайлэнд некогда был пиратским городом и являлся центром управления флотом, который разорял прибрежную торговлю Пенна с северными странами. На этот раз Кэтскил и Пенн договорились на какой-то основе, объединив войска, чтобы очистить местность от налетчиков, как нам пришлось сделать в Нуине с мерзавцами из островов Код. Однако, пираты Вайлэнда не были такими раздражающими и развращенными, как пираты островов Код, а также не имели каких-либо островов для бегства: там произошла массовая резня. В настоящее время в Вайлэнде нет ничего интересного, кроме рыбных промыслов и монастырей, которые пахнут одинаково.
Там, в южном Кэтскиле, нет настоящих городов, но довольно много небольших сел, раскиданных далеко друг от друга, с прочным частоколом, их население относится к путешественникам с мрачным недоверием. У нас редко происходила действительно хорошая распродажа. У меня создалось впечатление, что они были носителями глистов нематод и болели малярией, возможно, имелись другие печальные условия жизни, которые угнетали их, и в этом не было их вины.
Одно село в том регионе я был вынужден запомнить. Мы подъехали к нему осенью 319 года, когда уже продвигались на северо-запад с целью переехать в Пенн возле их прекрасного города Филадельфии. Дело было в конце дня; передние и тыльные ворота села оказались закрыты, но не заперты. Мы катили по дороге с нашей обычной веселой суматохой, играли и пели «Я не пойду больше бродяжничать» — песню, с которой нас обычно ожидал наилучший прием. Когда мы остановились перед все еще закрытыми и безлюдными воротами, я заиграл на моем золотом горне, чтобы разъяснить еще убедительнее, что мы прибыли с дружественными намерениями. Но никто не открыл нам ворота. Это рассердило папу — ну вот, все лето в южном Кэтскиле так поступали. «Ну», сказал он, «чтоб меня поимел необрезанный, мы войдем в любом случае и деликатно спросим, почему они не открывают».
Бедняги, они не могли открыть — немногие, которые находились там, в селе, были мертвы и пребывали в таком состоянии уже в течение многих месяцев. Дома начинали слегка разваливаться; в соломенных крышах зияли дыры, через которые пролезали белки, там и сям двери слетели с петель, так как ветер хлопал ими очень часто. Мы вошли во все двадцать с лишним жилищ и обнаружили скелеты, начисто обглоданные муравьями и жуками, питающимися падалью, — совсем немного, я полагаю, всего около дюжины скелетов; все совершенно неповрежденные и высохшие. Большинство лежало на сетчатых или плетенных из прутьев койках, которые служат в качестве кроватей в той местности; два скелета сохранили остатки белых волос. Все выглядело мирно. Так как все мертвецы находились внутри, а ворота села закрыты от волков и собак, муравьи и жуки сделали почти всю работу по домашнему хозяйству; мы были озадачены, когда заметили, как мало костей оказалось повреждено мышами и крысами. Папа Рамли сказал, что крысы погибают от бубонной чумы так же, как и люди, чего я тогда не знал. Но в глубине души я чувствовал — думаю, как и мы все, что это мог быть какой-то другой вид чумы.