Хотелось бы, чтобы сделанное нами стало прочным фундаментом для динамичного развития взаимообогащающих отношений Израиля в первую очередь с Россией, а также с другими государствами нового Содружества.
Примите добрые пожелания Вам и народу Израиля".
"ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ВАЦЛАВУ ГАВЕЛУ, ПРЕЗИДЕНТУ ЧСФР
Уважаемый господин Президент!
Я оставляю пост Президента. Но начавшие складываться добрые отношения позволяют мне обратиться к Вам со словами приветствия и надежды.
Сейчас, оглядываясь на шесть лет перестройки и нового мышления, подводя своего рода баланс успехов и просчетов, к первым я отношу и постепенное возрождение добрых отношений между нашими народами. Они наконец стали обретать здоровую основу. Мы без сожаления распрощались с прошлым. Но впереди, особенно в связи с появлением вместо СССР нового Содружества, много проблем, в том числе и касающихся отношений Чехо-Словакии с Россией, Украиной, Беларусью, другими государствами. Надеюсь на лучшее и сделаю все от меня зависящее, чтобы дело, начатое в 1985 году, завершилось успешно.
Рассчитываю и на контакты с Вами и Вашими коллегами.
С наилучшими рождественскими и новогодними поздравлениями".
"ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ХАШЕМИ-РАФСАНДЖАНИ, ПРЕЗИДЕНТУ ИРАНА
Уважаемый господин Президент!
В час, когда я слагаю свои президентские полномочия в связи с прекращением существования СССР, хочу выразить свои признательность и удовлетворение плодотворным сотрудничеством с Вами в истекшие годы.
Совместными усилиями мы добились перелома в отношениях, они приобрели добрососедский, дружественный характер. Открыты горизонты их динамичного и всестороннего развития, наращивания доверия. Убежден, что Иран и республики созданного Содружества Независимых Государств пойдут и далее по этому пути.
Примите от меня самые добрые пожелания Вам и дружественному народу Ирана".
"ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ НОРВЕГИИ ГОСПОЖЕ ГРУ ХАРЛЕМ БРУНДТЛАНД
Уважаемая госпожа Гру Харлем Брундтланд!
С удовольствием вспоминаю встречи с Вами, особенно в Осло в памятные для меня дни выступления с Нобелевской лекцией, наши откровенные, глубокие беседы по самым сложным проблемам.
У меня сейчас нелегкие дни. Но хочу надеяться, что для народов моей страны они окажутся днями ответственного выбора своей дальнейшей истории, которая принесет им благополучие, согласие.
Советский Союз как единое государство, как сверхдержава, которая в течение десятилетий оказывала мощное воздействие на ход мировых событий, уходит в прошлое. Я тем не менее уверен: государства, возникшие в пределах его прежних границ, прежде всего Россия, Украина, Беларусь, Казахстан, смогут продолжить вместе с другими демократическими государствами начатое в последние годы великое движение к новому мировому порядку. Надеюсь и на то, что добрые отношения с Норвегией будут важным звеном в этом процессе.
Мы с Вами немало содействовали оздоровлению климата на Севере Европы. Это тоже одно из достижений, которыми надо дорожить, идти дальше.
С добрыми воспоминаниями о Вас и наилучшими пожеланиями".
* * *
Последнее мое интервью в Кремле было для итальянской газеты "Стампа" -моему старому другу Джульетте Кьеза. Но содержание его больше относится ко второй части книги, к нему я еще вернусь.
II. Корни декабрьского поворота
(попытка осмысления)
В ходе декабрьских событий, может быть, чаще, чем в какой-либо другой период с 1985 года, я встречался с нашими и зарубежными журналистами, давал интервью, часто общался со своими партнерами -- государственными деятелями Запада.
Задавали много вопросов, в том числе и о том, как я оцениваю путь, пройденный страной после начала перестройки, свою роль в том, что произошло с нашим обществом, со всеми нами в эти драматические годы, что из задуманного удалось и что не удалось, почему события развивались так, а не иначе. Кое-что об этом сказано в книге "Августовский путч", в помещенной там статье, написанной в Форосе. Декабрь как бы поставил многие точки над "i". Я понимал, что для меня это "час истины", старался быть свободным в суждениях и предельно откровенным. Не уходил от самых трудных вопросов.
Я уже ссылался на беседу 28 ноября с нашим известным публицистом, обозревателем "Литературной газеты" Юрием Щекочихиным. Это была продолжительная, очень непринужденная и живая беседа один на один. Именно беседа -- не интервью, в ней не было четкого плана, но было много личных моментов. Ниже я воспроизвожу некоторые ее фрагменты, где речь идет прежде всего о замысле перестройки, о моих мотивах, о многом сокровенном, чего я раньше, по крайней мере так откровенно, не говорил публично. Я знал систему изнутри
А замысел был, собственно, в том, чтобы сломать хребет тому тоталитарному монстру, который у нас стали называть Административно-командной Системой, той партийно-государственной структуре, что стремилась подчинить себе и поглотить все общество, каждого человека. Щекочихин, предваряя публикацию беседы, написал: "Нет более загадочной фигуры в современной истории, чем Михаил Горбачев". Не знаю, есть ли тут что-то загадочное... Внутренний протест против системы жестокости созревал давно, исподволь. Об этом был и наш разговор.
-- Если бы я сам внутренне не пришел к тому, что надо все менять, я бы работал так, как до меня правили. Как Брежнев -- десять лет можно жить, как император, а после меня -- хоть трава не расти.
-- Эти Ваши слова я помню.
-- А есть ли еще другой случай в истории, чтобы человек, получив власть, сам же ее и отдал?
-- Это-то к Вам и притягивает. Как любая загадка природы.
-- И я предполагал, что все так и будет. Потому что эту систему я знал изнутри. Все-таки я почти десять лет проработал первым секретарем крайкома партии. Мне говорят, касаясь путча: "Горбачев что-то скрывает". А я и не собираюсь все рассказывать.
-- Да-да, Вы эту загадочную фразу повторили несколько раз.
-- И все думают: да что же он знает такого?
-- А что все-таки?
-- Систему! Систему, которую изучил изнутри.
Да, я знал эту систему, в которой партийная машина сплелась с КГБ, с правительством, с другими органами государственной власти. И должен был действовать исходя из этого. Жил ли во мне страх перед КГБ? Нет, страха не было. Если бы я их боялся, то ничего не смог бы сделать. Но я знал их силу! И то, что теперь могу сказать, тогда, раньше, сказать бы не мог. Я должен был их переиграть.
Нигде в истории тоталитарные, диктаторские режимы не опирались на тоталитарную собственность. Только у нас! Все остальные существовали при частной собственности, а это уже совсем другое. Поэтому и задача, которая встала перед нами, была абсолютно новая.
А еще страна -- многонациональная, отягощенная множеством проблем. Плюс страна огромная. Плюс еще подавление инакомыслия (но это уже характерно для всех тоталитарных режимов) и политическая монополия на идеи. Все это надо было реформировать. Можно ли было так просто прийти к демократии, используя лишь один рычаг -- гласность, слово, а не силу?
Я задал своему собеседнику этот вопрос, и у нас последовал такой диалог.
-- Может быть, -- сказал Щекочихин, -- наш путь от тоталитарного режима к демократии лежит через тоталитарный режим?
-- Возможно, авторитарный, -- возразил я.
-- Как в Грузии?
-- Там, я считаю, аномалия. На пятом съезде народных депутатов я подошел к депутации Грузии и спросил, что же у них там происходит. Мне ответили "Михаил Сергеевич, не вмешивайтесь. А то и вас испачкают грязью... Мы сами разберемся". Я считаю, там тяжело. Эта ситуация ненормальная для грузинского народа -- умного, талантливого, демократичного... Я все время вспоминаю Мераба Мамардаш-вили, с которым мы не только учились вместе, но и ходили в одну комнату в общежитии, где жили наши будущие жены. Мераб -- это величина не только в философии. Это был человек нравственный.