Выбрать главу

Бывают, мелькнула в голове вдруг ненужная мысль, некстати сказал. Ну как про Петра-то в ребячестве кто помнит?

Никто не помнил. Напротив того, довод о невозможности двух царей разом произвел впечатление.

— Взаправду в цепях Михаил-то Павлович? — робко спросил до невозможности конопатый солдат. — Молоденький-то такой! Жалко!

— А не жалко будет, коли кровь его невинная прольется?! — воскликнул уже Щепин-Ростовский. — На нас ведь падет, на кого ж еще!

Подходили все новые и новые солдаты, передние подступали ближе, сужая круг.

— Вестимо, на нас!

— А вот и брат мой! — Михаил Бестужев показал рукою на вошедшего в ворота Александра, подъехавшего на ваньке. Отчего-то был тот в гусарских сапогах, никак не должных к флигель-адъютантскому мундиру. — Он только что из Варшавы! Сейчас он нам всю правду скажет!

— Я только ночью примчал!

Солдаты расступались, пропуская Александра Бестужева в центр круга.

— Я только ночью примчал! — повторил Александр. — Я тайным образом был у Государя Императора, у Константина Павловича! Государь жалует вас, ребята, пятнадцатилетней службою да денежною прибавкой! На вас, московцы, он особо надеется! Разве подведете? [41]

— Ну что, нету еще Михаила-то в городе? — в тревоге шепнул брату младший Бестужев, когда Александр замолк, переводя дух.

— Нам нынче черт люльку качает, — выдохнул тот. — До сих пор не въехал. Пошло дело, пошло — я сейчас с Каховским столкнулся, лейб-гренадер-то поднять…

— Ну, так что, ребята, постоим за правду?! — выкликал меж тем Щепин-Ростовский. — Святое дело, самозванца остановить!

— За правду! За Константина!

— За Константина Павловича!!

Морозный воздух пьянил, как шампанское. Все трое, стоявших в круге, ощущали одно: снежный ком покатился. Самого большого снежного кома не скатаешь, не вылепив перед тем маленького снежка, к коему будет липнуть весь снег на пути. Уже неважно, сколько солдат слушало, сколько верило…

— Ну так что — по ротам?! — решился наконец Александр Бестужев. — По ротам!!

— По ротам!!

— По ротам!!

Нежданно и так кстати забил барабан. Михаил Бестужев, не в силах сдержать переполнявшего грудь восторга, радостно, коротко расхохотался.

Люди сдвинулись наконец с места, потекли к казармам.

— А кто не будет держаться прежней присяги, того колоть!

Не прошло и получаса, как 3-я и 6-я роты начали построение на дворе.

Меж тем подпоручик Веригин, что попытался было помешать, оказался зажат между Щепиным с обнаженною саблей и Александром Бестужевым, поднявшим пистолет.

— А ну кричи ура Константину! — к смеху солдат понуждал Бестужев. — Кричи, покуда цел!

— Бестужев, Щепин… Это неблагородно, вы меня вынуждаете! — жалобной сбивчивой скороговоркой умолял Веригин. — Вы меня вынуждаете, я вам говорю, вы меня силой вынуждаете!

— Да полно! — Бестужев расхохотался. — Ни малейшего принуждения, любезный! Либо кричишь за Константина, либо прямым ходом отправляешься навещать троюродную прабабушку!

— Да и то не весь выбор, — подхватил Щепин, пьянея на глазах без вина. — Можем зарубить, можем пристрелить, может Саша тебя прикончить, могу я! Да ты свободен, брат, как аквилон!

— Ай, порты обмочит!

— Рубить его да вся недолга!

Солдаты хохотали, уже злым, уже тоже пьяным был их гогот. Смерть была в этом веселье — нетерпеливая, алчная. Свой голод она насытит все одно — но пусть уж кем-нибудь другим!

— Ура, Константин! — выкрикнул Веригин, жмурясь, чтоб не видеть многоглазой смерти. Крик прозвучал жалко, слабо.

— Не слыхать!

— Раньше-то погромче крикивал!

— Так вот, Николаша, ребятам слышно плохо! — Щепин играл саблей. — Нутко на bis!

— Ура, Константин!

— То-то же!

Николай Веригин не враз понял, что его оставили в покое. Ни Щепина, ни Бестужева больше не было с ним рядом. Все новые лица — и солдаты и офицеры — кто радостно возбужден, кто растерян и бледен, выстраивались на дворе. Часть людской массы, вылившись из ворот, перетекла уже на Фонтанку. Никому не нужный, он стоял у оштукатуренной стены. Картину бунта заволокло водянистой пеленой: слезы катились по щекам, стекали в рот. Прощай, честь! Ведь трусом не считал себя никогда, не хуже других подходил к барьеру… Но то, что происходило сейчас, было много страшней любой дуэли.

Уже никого не смущаясь, Веригин уткнулся лицом в обжигающе холодную стену и громко заплакал.

— Знамя!! Тьфу ты, леший, знамя позабыли!

Пробиться обратно во двор, против течения, было почти невозможно, к тому ж устремившихся за знаменем кто-то принял за возвращающихся в казармы. Пошла ругань, тычки.

Щепин кинулся прокладывать дорогу, размахивая саблей.

— Ваше Сиятельство, за что?! — жалобно вскрикнул молодой солдат с чухонским утиным носом. На рукаве его шинели выступила кровь. — Я ж за Императора Константина! Я с вами умирать шел!

Щепин-Ростовский протискивался уже обратно со знаменем в руках.

Испуганно заржали лошади. Из резко остановившихся саней выскочили трое, преграждая дорогу к набережной. Это были два генерала — Шеншин, командир бригады, и командир полка Фредерикс, а с ними полковник Хвощинский, командир батальона.

— Что вы творите, князь?! — зычно крикнул Фредерикс. — Куда вы ведете солдат? Стойте! Стойте же все!

— Не суйтесь-ка, сударь! Вас эдак и убить могут, очень даже могут убить, — лихорадочно приговаривал Бестужев, целясь Фредериксу в лицо.

— Шалишь! — Сабля со свистом распорола воздух. Раздался жуткий, слишком знакомый звук. Щепин опередил Бестужева, ударив генерала по голове.

Фредерикс упал на мостовую, обливаясь кровью.

Шеншин кинулся к нему, опустился перед раненым на колени, пытаясь понять, сколь страшен оказался удар. Тут сабля Щепина настигла и его.

— Хвощинский! Зачем вы с ними? Вы же из нас, вы нам нужны! — горячо убеждал между тем Бестужев. — Возьмите командование! Прошу, идите с нами!

— Ничего не стыдился я в своей жизни больше, чем стыжусь сейчас! — гневно бросил Бестужеву полковник. — Когда вам подобный называет меня своим… Нет, только не это! Солдаты!! Остановитесь! Вас вовлекают в измену!

Казалось, Щепин был повсюду со своей отведавшей мяса саблей. Он рубанул Хвощинского раз, другой, третий.

Все произошло очень быстро, ведь задние ряды, не видавшие расправы, напирали. Стучали сапоги: роты беглым шагом устремились по Гороховой к Сенату.

Бил барабан. Упоенно гремел лишенный смысла, лживый клич:

— Ура, Константин!!

Глава XIV

Якубович, квартировавший на Гороховой, маялся. Уж второй час, как воротился он к себе, напился кофею, чего не успел с утра. Старая карга хозяйка подала ввиду поста ситник вместо саек, которых он просил. Но и свежий ситник вкусней горских лепешек, будь они неладны. Как же наскучил Кавказ! На полчашки кофею полчашки ямайского рома из заветной фляжки — хорошо! Не успел откушать — забежал Булатов. Якубович открыл полковнику сам, прямо с чашкою в руке. От угощения Булатов отказался, да и вообще приходил зряшно. Вконец рассоплился, герой военный: с лица пожелтел, как воск, глаза ввалились, будто воск этот подтаял. Долго рассказывал, как заходил прощаться с Полинькой и Нюточкой, [42]да играл с ними в волчки. Невинные создания, да прочая слезливая муть. Скучно! Все скучно!

Уговорились, впрочем, еще раз друг без дружки не начинать. Заодно Булатов сказал, что кабаки взяты в городе под охрану. Экая досада, ведь народ-подлец, нипочем не захочет лезть на полицейских. То есть захотеть-то, может статься, и захочет, коли подзудить хорошенько, да один выстрел — и пропало дело. Разбегутся, скоты!

Якубович еще досадовал на это, когда Булатов отбыл.

Ну, так и что выходит? Расклад Трубецкого сорван, что, конечно, хорошо. Вперед подумает глядеть на боевого кавказца, как солдат на вошь. Только что ж теперь-то делать?

вернуться

41

Речи подстрекателей приведены достаточно близко к свидетельским показаниям. Все это в самом деле говорилось. Многозначительно, что в числе обманщиков — обманутый. Щепин-Ростовский действительно полагал, что расчищает дорогу к трону для Константина.

вернуться

42

Анна Булатова впоследствии приняла постриг.