– Может быть, – задумчиво обронил Сергей Иванович, размышляя сейчас не о легендарных предках, а о том, что надо куда-то устраивать два полка! А впрочем, можно потеснить господ обывателей. Ничего страшного.
– Молодцом, господин полковник, – похвалил Муравьев-Апостол гусара. – Вывел-таки…
– Так ведь мы вас отбивать ехали, – просто ответил Артамон Захарович. – Теперь уже все едино – мятежники.
– А вот это мы еще посмотрим, – улыбнулся Муравьев-Апостол. – А теперь давайте, шлите ко мне своего квартирмейстера. Вас разместить требуется да накормить.
– Хм, – встопорщил усы гусарский полковник. – Мы ведь в поход вышли. Так что и обоз, и котлы – всё с собой. Да и «александровцы» все хозяйство прихватили, сам проследил. Но, если покормите, чем Бог послал, так наш провиант целее будет.
Несмотря на маску лихого и грубоватого рубаки, Муравьев был дельным командиром. Будучи лишь на один год старше Сергея Ивановича, он уже был полковником и командиром полка.
В маленьком домике Муравьева-Апостола, превращенном из обычной офицерской квартиры в штаб-квартиру, уже находились старшие офицеры полка. Брат Ипполит распорядился поставить самовар и приготовить нехитрую еду. Специально для Артамона Захаровича была вытащена береженая бутылка французского вина.
К общему удивлению, «ахтырец», еще не вполне отошедший от прежней «меланхолии», отказался от дорогого вина, процитировав:
– Кажется, генерал Давыдов у вас годится на все случаи жизни, – усмехнулся Ипполит, убирая бутылку до лучших времен.
Муравьев, погладив пышные усы, самодовольно изрек:
– Почти! Я ж его знал, когда он еще адъютантом у Багратиона служил. До сих пор жалко, что Денис Васильич в отставку ушел. Ладно, господа. Есть у меня и хорошие, и плохие новости. С каких начинать?
– Давайте с плохих, – предложил Сергей Иванович.
– Извольте, – покладисто кивнул гусар. – Корпусное начальство прознало о том, что Черниговский и прочие полки подвержены мятежу. В Житомир стянуты войска, готовые выступить против бунтовщиков. Думаю, там будет егерский, пара-тройка пехотных и драгунский полки. К этому добавьте эскадрон «александровцев». Но главное и самое скверное – у них артиллерия. И вот еще – Пестель из Тульчина куда-то отправлен. То ли в Житомир, то ли в Киев, а то и прямо в Москву.
– Так, – протянул Сергей Иванович. – А хорошие?
– А хорошие таковы: нам на подмогу идут две роты Вятского полка под началом майора Лорера и капитана Еланина.
– Это тот Еланин, что из лейб-егерского к нам за дуэль списан? – поинтересовался прапорщик Муравьев-Апостол.
– Он самый, – подтвердил полковник и продолжил: – Далее – мы обогнали две роты Троицкого полка. Тоже сюда идут. Ну, а самая приятная новость – скоро здесь будет ваш лепший друг и соратник.
– Неужто Мишель? – обрадовался Сергей Иванович. – Бестужев-Рюмин?
– Так точно! – подтвердил полковник. – Мишель, который и Бестужев, и Рюмин, а с ним до роты Полтавского полка и ваш старший братец. Узнал о мятеже и кинулся вас спасать.
– Матвей! – обрадовался Ипполит.
Самый старший из братьев, некогда заменивший Ипполиту отца, отставной подполковник проживал в Житомире. Верно, не усидел дома.
– Теперь у нас будет два подполковника Муравьевых-Апостолов. Или делитесь: один подполковник Муравьев, а один подполковник Апостол, – хохотнул гусар, довольный произведенным эффектом.
– Стало быть, у нас будет несколько тысяч штыков и с тысячу сабель, – подвел итоги Муравьев-Апостол. – Надо думать, где их размещать да чем кормить. Не все же такие запасливые, как наш гусар летучий.
– Ничего, потеснимся, – махнул рукой «летучий» гусар, которому понравилось сравнение. – Помнишь, как на Францию шли? В одном сарае до эскадрона квартировало. Эх, как там у Васильича? Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой, туда, где бой кипит, где русский штык бушует, но о тебе любовь горюет!
Глава четвертая
Император умер – да здравствует император!
Декабрь 1825 г. С. Петербург – Москва
«Рыжего Мишку» – младшего сына императора Павла можно было упрекнуть во многих грехах. И в карты он любил «перекинуться», и к женскому полу неравнодушен, а к образованию – совсем даже напротив – едва закончив учение, книжный шкап заколотил горбылями, собственноручно вбив барочные гвозди. Однако трусом Великий князь Михаил Павлович не был. На Сенатской площади он сделал все, что мог. Не побоялся выехать к бунтовщикам, несмотря на то, что уже ранили Милорадовича. Да и сам едва избежал пули из пистолета нескладного долговязого человека в статском платье! Кажется, когда-то он видел этого нескладного человека! Поэт? Да, поэт. Кажется, Кюхельбекер!