На контрактах[21] 1822 года присоединился Сергеи Муравьев к южному округу, а через него в 1823 году на контрактах же был принят Бестужев-Рюмин. На обоих контрактах находились Юшневский, Давыдов, князь Волконский, Сергей Муравьев и я. В 1823 году разделился южный округ на три управы: Тульчинская осталась в прежнем составе, Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин с их членами составили Васильковскую Управу, которая называлась левою, а Давыдов и князь Волконский составили Каменскую Управу, которая называлась правою. Все три находились под ведением Тульчинской директории».
ИЗ ЗАПИСОК СЕРГЕЯ ВОЛКОНСКОГО
«Южная и Северная думы приняли два различных направления: первая положила себе целью демократический переворот; вторая — монархически-конституционный. Несмотря на это разногласие целей и средств, обе думы, не действующие совокупно, не прекращали сношений между собой. Двигателем по Южной думе был Пестель; по Северной — Никита Муравьев. Ежегодно я и Василий Львович Давыдов ездили в Петербург для совещаний, соображений и свода успехов по каждому отделу.
Дела Южного общества, замышляющего радикальный переворот, быстрыми шагами подвигались вперед; вербовка членов шла успешно, при чем самоотвержение от аристократических начал придавало какую-то восторженность частным убеждениям и поэтому и самому общему ходу дела.
Действия же Северного общества, как по существу своему, так и по принятым им началам, были не так живительны и более относились к приготовлению разных проектов конституции, между которыми труд Никиты Муравьева более всех других был Северной думой одобряем, как мысль; но в затеянном перевороте ставить все в мысленную рамку (впрочем, это только мое убеждение) преждевременно.
Для успешного переворота надо простор, увлечение, а по перевороте — надо сильную волю, чтоб избегнуть анархии, и к этой цели клонилось постановление Южного общества, чтоб при удаче вслед за переворотом учредить временное правительство на три года, а впоследствии отобрать от народа или через назначенных от него доверителей, чего и что хочет Россия…»
Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин, Волконский, Юшневский, Барятинский и многие другие…
Первый из них — Павел Пестель — вскоре сделается командиром Вятского полка и, располагая крупной воинской частью, будет готовить план решительных действий. В Тулъчине он создает свой проект будущего устройства России, свою конституцию. Вот ее полное название:
«Русская правда, или Заповедная Государственная грамота великою народа российского, служащая заветом для усовершенствования государственного устройства России и содержащая верный наказ как для народа, так и для Временного Верховного правления».
Даже из этого заглавия видно, что после победы революции, по Пестелю, образуется временное правление, которое может руководствоваться «Русской правдой». «Усовершенствование» России командир Вятского полка обдумывает тщательно, не обходя ни единого вопроса, ни одной стороны народной жизни, строя, быта, управления. Южане знали «Русскую правду», одобряли ее, а когда пришла опасность, зарыли ее в укромном месте, близ деревни Кирнасовки. Позже, узнав от арестованных декабристов о существовании этого документа, власти отрядили целую экспедицию для его поисков и нашли тетрадь. Затем конституция Пестеля много лет пролежала в тайниках государственного архива и была опубликована только в наше время.
Пестель в будущей России уничтожал всякую монархию, даже ограниченную. Республика!
Земельный проект Пестеля был довольно сложным. Класс помещиков не ликвидировался, но сильно ограничивался в правах, и главное — крестьяне освобождались с землей.
Если бы революция пошла «по Пестелю», Россия могла бы стать демократической республикой с бурным развитием капитализма (хотя сам Пестель вовсе не желал «аристократии богатства» и мечтал о сохранении в стране максимального равенства).
Если сравнить планы Никиты Муравьева и Павла Пестеля, то легко найти в них то общее, что соединяло всех декабристов, а также те различия, что разделяли умеренных и решительных.
Во-первых, отмена самодержавия. В этом вопросе все согласны. Другое дело — чем его заменить, конституционной монархией (Муравьев) или республикой (Пестель)?
Во-вторых, освобождение крестьян. И тут все декабристы единодушны. Но Муравьев оставляет землю помещикам, Пестель же значительную часть земли отдает крестьянам.
В-третьих, средства борьбы: армия, офицеры, которые поведут солдат и совершат необходимый переворот.
Тут тоже сходились взгляды северных и южных декабристов. Но прямое участие народа в перевороте — «новая пугачевщина» — им казалось ненужным, опасным.
Однако среди более решительных борцов выделялись самые решительные.
В черновых строках X, потаенной, главы «Евгения Онегина» еще мелькает «кинжал», «в союз славянов вербовал»… Понятно, о чем и о ком идет речь («холоднокровный генерал»— очевидно, Сергей Волконский).
Далее Пушкин стал подбирать слова для Сергея Муравьева-Апостола:
Видимо, подразумевалось «порыв союза торопил». Поэт зачеркивает, появляется —
порывы торопил, — зачеркнуто: Вспышку торопил; опять зачеркнуто: минуты (вспышки) торопил.
Строфа сохранилась только в черновике, но как выразительно это четырехкратное — торопил, торопил, торопил, торопил…
Так в последний раз болдинской осенью 1830 года на листах «Онегина», приговоренных к сожжению, появляется Сергей Муравьев, еще «полный дерзости и сил», торопится…
Пушкин знал из официальною донесения следственной комиссии и по рассказам некоторых друзей, что Муравьев-Апостол во время тайных киевских разговоров совсем по-иному повернул «испанский вопрос». За Пиренеями добились конституции, подняв восстание не в Мадриде, «испанском Петербурге», а на краю королевства — близ Кадиса, Севильи, что вполне соответствует географическому положению Тульчина, Киева:
«Я предлагал, — показал Сергей Муравьев-Апостол, — начатие действия явным возмущением, отказавшись от повиновения, и стоял в своем мнении, хотя и противопоставляли мне все бедствия междоусобной брани, непременно долженствующей возникнуть от предлагаемого мною образа действия. — Совещание о сем предмете тем кончилось, что Бестужев-Рюмин и я объявили, что их четверо одного мнения, а нас двое только противного, то большинство голосов, хотя и на их стороне, но мы предлагаем оставить сие предложение впредь до другого времени, ибо вопрос таковой важности не может быть решенным шестью человеками: что было принято…»