Всю жизнь Завалишин хотел быть первым и единственным. Вот он и стал единственным: единственным оставшимся в живых декабристом. Долго многие из них не признавали его совсем своим, яростно полемизировали с опубликованными им воспоминаниями, обвиняли во лжи. Но вот все они умерли, и друзья и враги — и он остался один. Из Замоскворечья, с уроков или из гостей, шел он домой пешком. Кругом жила чуждой и бойкой жизнью новая торговая Москва. Спешили люди, кричали ломовые извозчики. Маленького старичка в длинном, старомодном не то сюртуке, не то кафтане, коричневого цвета, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, не раз встречали на улице люди, которых и мы еще знали: Чехов, недавно вернувшийся с Сахалина, молодой доцент Милюков, Гольцев из «Русской Мысли», Соболевский из «Русских Ведомостей». Сам Завалишин читал не «Русские», а «Московские Ведомости»! Иногда заходил он в гости к основателю Музея Декабристов, либеральному сибиряку Михаилу Михайловичу Зензинову. Там не раз видел его сын хозяина, одиннадцатилетний Володя. С благоговением смотрел он на «всамделишнего» живого декабриста, на одного из первых революционеров и сам мечтал о подвигах, о борьбе за свободу…
Из гостей и с уроков Завалишин возвращался к себе в меблированные комнаты «Кремль», что против Александровского сада, в которых он ютился со всем семейством. Скользили сани, вороны кричали на грязном снегу. Россия близилась к новым временам. Но Завалишин уже не дожил до них. Он скончался 5 февраля 1892 года, по старому стилю.