Кончилось всё это расформированием полка. Солдат распределили по разным гарнизонам. Офицеров, непричастных к «истории», за нераспорядительность и неуменье заставить солдат повиноваться, перевели в армию, с обычным при переводе из Гвардии в армейские части повышением в чине, но с рядом ограничений по службе: им не поручали командования, не давали отпусков, не принимали прошений об отставке. Императору за границу с рапортом об этой «истории» (к ней подходит это слово, не называть же ее бунтом), по странной случайности послали члена Союза Благоденствия, мало кому еще в то время известного ротмистра Чаадаева. Александр встретил посланца неласково, может быть, от того, что вести были тяжелые. Царь впервые тогда утратил веру в преданность Гвардии, веру, которая только и давала ему душевное спокойствие. С той поры Александр лишился его окончательно. Он был уверен, что всё это дело рук революционеров и в особенности почему-то подозревал журналиста Греча, считавшегося в то время страшным либералом и заведовавшего школами взаимного обучения при гвардейских полках. Царь был так потрясен, что даже Меттерних изменил своей обычной тактике и вместо того, чтобы пугать царя ужасами революции, постарался его успокоить. Меттерних основательно отказывался верить, что в России революционеры могут распоряжаться целыми полками, но с удовольствием видел, что русский император стал что-то очень легко с ним соглашаться. Меттерних был прав. Если и были следы воздействия на солдат и даже найдены были прокламации, то это исходило, вероятно, от каких нибудь отданных в солдаты бывших семинаристов, или набравшихся вольного духа дворовых.
Неопределенные подозрения царя укрепились, когда генерал Бенкендорф подал ему записку о деятельности тайных обществ. Умный остзеец проявил в ней большие полицейские способности. Правда, в осведомленности его не было ничего сверхъестественного, и генерал отнюдь не был Видоком. Сведения дал ему бывший член Союза Благоденствия, тайный агент полиции Грибовский. Но странно, записка, в которой назывались имена членов Общества, поразила царя, а репрессий против них не последовало. Так вот кто они, эти русские карбонарии, которых он так боялся, потому что они способны «кого угодно уронить в общем мнении и обладают огромными средствами». Умный Пестель; которого он заметил на экзамене в Пажеском Корпусе, Monsieur Serge — Волконский, эти бесчисленные Муравьевы! Арестовать их? Но не он ли был их учителем, их старшим братом? Не он ли первый увлекся бредом французских идеологий? Надо следить за ними, не давать им двигаться по службе, приобретать вес в государстве. А там, даст Бог, они постепенно сами поймут, что заблуждались, как понял это он, Александр.
Но и для членов Общества не осталось тайной, что они раскрыты. Первым предостережением был выход из Общества основателя Союза Спасения, Александра Муравьева. Испугался ли он того, что Общество стало известно? Произошел ли в нём искренний душевный перелом? — сказать трудно. Но он вступил (едва ли не преднамеренно) в острый конфликт с председателем другой Московской Управы (их было две, и он был председателем одной из них), князем Шаховским и вышел из Общества. Это был первый случай такого формального выхода. В письме к бывшим сочленам он советовал им последовать его примеру и закрыть Общество. Поступок его вызвал большое волнение, иные опасались даже доноса с его стороны. Для конспирации ему написали, что последовали его совету и что Общество закрыто. А в Москве генерал Ермолов, встретив служившего когда-то под его начальством Фон-Визина, подозвал его к себе со словами: «Подойди сюда, величайший карбонарий» и рассказал ему, что царь знает об Обществе. «Я хотел бы, чтобы он меня так боялся, как вас боится» — прибавил смеясь Ермолов. О том же проконсул Кавказа сказал и Орлову.