Присяжные тут же принялись за дело, что проявилось в усиленном дефилировании Членов Коллегии (или, как тут принято было выражаться, "Влагалищ Коллегии") пред Канцлером и энергичном верчении перед ним попками, так что ему даже пришлось пару раз стегануть по этим попкам своим прутом наиболее расходившихся развратных девчонок. В этих занятиях прошло "не менее 232 секунд, но не более 347", после чего Эвтаназия Андерстендивна звонко воскликнула "Динь-динь-динь!", что, по-видимому, должно было означать звон судейского колокольчика, призывающего к продолжению заседания. Когда все угоношились, Эвтаназия громко объявила:
- Слово надаётся Голове Коллегии Присяжных уважаемой ... тю!, а кто у нас Голова Коллегии-то? ... о! опять Давалка! - слово надаётся уважаемой Давалке Пубертативне. Давайте, Давалка! Ах, глядите - каламбур получился: Давайте-Давалка!
- Ваша честь и все-все-все! - выступила вперед Давалка Пубертативна, длинноногая, стройная, но довольно вертлявая блондинка с мелкими чертами лица. - Я имею поручение от нашей Коллегии. От всех наших Влагалищ. Нужно приговор устно сказать. А приговор такой. Значить, пан Маузер-Петренко приговаривается к смертной казни - это понятно - а вот через что? Тут, бляха, варианты! И варианты такие. Три варианты - либо запороть насмерть Прутом пана Канцлера, либо Электрический Табурет, на котором он сидит, либо подвергнуть наказанию через устройство "ДВЕРЬ". По его выбору. Наказание максимально гуманитарное и минимально строгое. Шоб знал, падла! Кроме того, ему предоставляется Последнее Желание: оттрахать на шару любым способом, включая и запрещенные Дисциплинарным Мониторингом, кого хочет из состава Суда. Хошь тебе Судью - Эвтаназию Андерстендивну, хошь - Подсудков, хошь - Прокуроку (у неё такая жопка классная!), Адвокатку или любую из Влагалищ Коллегии Присяжных - а хоть бы и меня. Но не более двух штук. Правда, по желанию осужденного эти двое наших могут быть заменены на одну приговоренную целку из ненаших. Если ему, конечно, так уже сильно целки нравятся. Я кончила. В смысле, кончила устно говорить приговор. Ха-ха-ха! Абзац! Запускай Тотализатор, Эвтаназия! Делаем ставки, девки!
Семен Никифорович в продолжение всего судебного "процесса" сидел на своем табурете как прибитый. Какое-то потустороннее отчаяние могильным холодом сковало все его существо. Самое ужасное, что хотя он совершенно четко помнил и разумом своим осознавал, что никаких сексуальных контактов, никаких "минетов" с юными проститутками он не имел, но их сообщение о его двух квартирах - на Большой Житомирской и на углу Заньковецкой и Лютеранской (доставшихся ему, кстати, абсолютно законным образом в качестве наследства от покойных родителей, долгое время бывших в разводе и живших раздельно) - было совершенно достоверным и приводило его в какую-то смущенную неуверенность. Ведь, в принципе, могли эти девчонки бывать в его холостяцких гнездах, вполне могли! Особенно когда он в какие-то периоды сдавал то одну то другую квартиру внаем другим людям. Ему даже смутно припоминалось, что он вроде бы и в самом деле подавал какой-то даме завтрак в постель, правда не мог вспомнить, какой именно и при каких обстоятельствах.
Чем далее, тем, однако, яснее он осознавал, что несмотря на то, что судебная процедура была ничем иным как жалким фарсом, наглым надувательством, вопиющей профанацией и апофеозом продажности, но приговор и его исполнение могли (хотя бы даже и во сне!) быть вполне настоящими, и непонятно, чем вообще всё это могло закончиться. Ведь, случалось же, что люди умирали во сне. И очень даже случалось!
Но душу Семена Никифоровича теперь все сильнее стали теснить совсем другие мысли и чувства. Это была невыносимая боль за судьбы несчастных девочек, подвергнутых насилию и растленных такими ужасными способами в самом нежном детском возрасте. Так вот, оказывается, каким образом наша Элита спасает себя от
S-аномалии - через самую отвратительную и разнузданную педофилию! Так вот, значит, каковы они - наша Национальная Демократия, наша "Незалежность", наше "Видродження" и "Разбудова" нашей Державы! Какая ложь, какое преступление перед человечностью! И эти люди еще смеют лицемерно и нагло именовать себя Элитой! И, что самое главное, они и думают о себе как об Элите, думают, что они лучше, выше, достойнее нас - "простецов", по выражению Сократа Фригодного. А забитый и одурманенный народ уже не в силах осознавать то ужасное надругательство, которое творит над ним Власть. Так, значит, теперь выходит, что сексуальный метод властвования, открытый его попутчиком-психоаналитиком, руководимым и вдохновляемым Дьяволитою, все-таки удалось Власти внедрить над многострадальной страной.
Боже! Каким черным мраком оказалась окутанной наша действительность! И каким же теперь может видеться выход из нее? Наверное, это одна лишь смерть. Так может быть смертная казнь, к которой его только что приговорили не ведающие, что они творят, девочки, на самом деле есть избавление от этого мрака? И ему не нужна уже не только Вечная, но и вообще никакая жизнь?
Семен Никифорович вспомнил как первая свидетельница с неудобопроизносимым именем (здесь все имена были такими), соображая, какого числа происходило то, о чем она свидетельствовала, заметила, что это был день, свободный от дежурства по Элите. Значит кем-то определены дни, когда девочки обязаны обслуживать эту развратную свору-Элиту, быть для нее сексуальными рабынями! Семен Никифоровичу вдруг вспомнился рассказ одного депутата Верховной Рады в пьяной компании довольно высокопоставленных хамов, куда он попал совершенно случайно, о том как этот депутат вместе с еще двумя такими же как он мерзавцами парились в Элитной сауне с одной, как он выразился, "малóй блядюшкой". Захлебываясь от смеха он рассказал, как "блядюшка" сделала минет им всем троим, а после этого, когда они уже пили коньяк в предбаннике, произнесла тост. Я, говорит, хочу поднять этот тост за здоровье наших дорогих и любимых родителей, которые дали нам путевку в жизнь! В этом месте своего рассказа депутат аж пёрнул от смеха и подпрыгнул на своем стуле. Все собутыльники зареготали. И Семен Никифорович со стыдом и болью вспомнил, что он тоже присоединился к этому общему омерзительному смеху.
Эти тяжелые мысли совершенно выбили Семена Никифоровича из и так неустойчивого состояния душевного равновесия и он, не выдержав, тут же выпалил в лицо пану Канцлеру все, что думает о данном судилище, о самом пане Канцлере, его Тайной Канцелярии, Зоне Эксперимента и державе в целом. В выражениях товарищ Маузер уже не стеснялся и открыто называл вещи их именами. Он смело и решительно обличал систему, вовсе не пытаясь выдвинуть какие-либо оправдательные аргументы в свою пользу. Канцлер же, вперив в товарища Маузера свой ужасный взор, весьма внимательно выслушал сию филиппику, после чего произнес:
- Вы очень жестко пользуетесь языком, Семен Никифорович. И в результате упускаете массу существенных аспектов, предпочитая видеть все в каком-то одностороннем освещении. Что же это вы, любезный, зациклились на какой-то там морали, нравственности, которую никто никогда не видел и не пробовал на зуб? Неужели вам непонятна та простая мысль, что если человеку нечего кушать, то ни о чем другом он думать уже не может? Человеку, нужно кушать, Семен Никифорович. И трахаться (в оригинале этот глагол звучит более беззастенчиво). А для этого нужны еда и лоно (в оригинале вместо слова "лона" имеет место лексическая единица пониженного уровня рифмующаяся со словом "еда").. Ибо Любовь и Голод правят миром. Или, как сейчас говорят, еда и секс. Да известно ли вам, мой дорогой, что всё благосостояние семей этих девчонок зиждется на их работе? Работе и по судебной, и по сексуальной части? Думаете, что их родители не осведомлены об их делах? Да они молятся на своих маленьких кормилиц и благословляют их занятия! Ведь без их заработков эти семьи были бы на грани голодной смерти. А так - они благоденствуют. Если бы вы хоть раз видели, как по воскресеньям вся семья такой девчонки собирается за обедом! Во главе стола сидит вовсе не глава семьи, а она - маленькая кормилица. Родители радостно приветствуют ее, улыбаются, подкладывают лучшие кусочки. Маленькие братики и сестрички тоже рады: они только что получили свои воскресные подарки и знают, что сегодня их не будут лупить психованные и вечно пьяные родители - они подслушали, что вчера вечером сестра принесла домой двести баксов и теперь не меньше, чем целую неделю все будут роскошествовать! Даже маразматическая бабушка-старушка, разжевывая беззубым ртом мясо, воздерживается от своего обычного брюзжания и приветствует внучку неким подобием улыбки. Трудно придумать что-либо более трогательное, чем такая семейная картина. Так почему же вы позволяете себе проявлять недовольство? Да и кроме всего прочего, эти занятия, чтобы вы знали, приносят им не только средства для жизни, но и доставляют удовольствие. Разве вам неизвестно, что по эмоциональному накалу ничто не может сравниться с половым наслаждением? Вот почему оно и ценится превыше всего. А наши девчонки за это еще и деньги получают. И немалые. Вспомните, что говорила Паскуда Аделаидивна - сто баксов за полтора часа. Где вам еще столько заплатят? А опыт Страшного Административного Суда? Ведь такого опыта и знаний не приобретешь ни в каком Гарварде! Ведь вы сами видели, как квалифицированно, с каким знанием дела, с каким, я бы сказал, изяществом был проведен ваш процесс. А созерцание казни, дорогой Семен Никифорович? Уж вы мне поверьте: с этим не сравнится никакое кино, никакое эстрадное шоу! Зрелище пыток и казней, чтоб вы знали, производит самое сильное впечатление и находится на втором месте после секса. А некоторые даже ставят его выше. А ведь наши Влагалища, как мы их тут любовно называем, этими благами пользуются совершенно бесплатно. Более того, каждая их них получает достойное вознаграждение за свое участие в качестве должностных лиц процесса. И уже сейчас это ей засчитывается в трудовой стаж и впоследствии благотворно повлияет на размер пенсии. И, наконец, самое главное: неужели вы забыли, что это всего-навсего сон? Так называемый быстрый сон. И мы вам не более чем снимся? Эх, пан Маузер-Петренко, все-таки ваша наивность переходит все границы.