Весь составной корабль под названием «Надежда», тысячи Других, атаковавших его, андроид-страж Мерик – все мгновенно были распылены на составлявшие их атомы.
Выжила только ТАРДИС, ускользнувшая оттуда в пространственно-временном континууме.
Немного позже (насколько вообще слово «позже» имеет смысл в машине времени; к тому же, по словам Доктора, ТАРДИС сместилась на много тысячелетий в прошлое, в период, предшествующий тому, когда от людей произошли Другие) ТАРДИС материализовалась на одной из планет в самом центре густонаселённой части вселенной, и Доктор со спутниками хорошо отдохнули на одном из курортов. Пока они там были, Доктор поместил последний артефакт человеческого рода в одну из многочисленных художественных галерей города. Он не стал себя утруждать объяснениями того, что это такое, и что оно символизирует, он просто сообщил название, рассчитывая, что предмет искусства может говорить сам за себя.
По возвращении в ТАРДИС Джейми спросил у Доктора, удалось ли расшифровать тот странный сигнал ТАРДИС, из-за которого они оказались на корабле-музее.
– О да, Доктор, – добавила Зоуи, нахмурив лоб, вспоминая со свойственной её незаурядной памяти точностью, что Мерик, по словам Доктора, сказал об артефакте. – Мерик сказал, что образец сигнала закодирован в картине. Вы узнали, откуда он идёт?
Доктор с отрешённым видом пожал плечами, словно думая о чём-то другом:
– Нет, не узнал. Иногда в будущее лучше сильно не всматриваться. Особенно в своё собственное.
– Доктор... Я подумал... – неожиданно сказал Джейми.
Зоуи прикусила язык, чтобы удержаться от едкого комментария.
– Большинство Других погибли при самоуничтожении «Надежды», да? – продолжал Джейми.
Доктор кивнул.
– Ага, но это же был не весь их род, верно? Где-то там, в далёком будущем, есть, наверное, огромное множество таких существ. Человеческих монстров, творящих что-то ужасное, – Джейми был шокирован этой мыслью.
Доктор мрачно кивнул:
– Боюсь, ты прав, Джейми, очень боюсь, что ты прав.
Внезапно, на мгновение стало немного холоднее и немного темнее, словно ТАРДИС разделяла мысли своего владельца, а затем всё снова стало как обычно, и корабль нёсся сквозь невозможность пространственно-временного континуума к их собственному неизвестному будущему и к невообразимым новым приключениям.
ФИГОУВИ
Гарет Робертс
Прихрамывая, мисс Монодин зашла в маленький, тесный командный отсек «Фаэтона», опираясь на трость, что-то сердито шепча и качая головой. Её взгляд остановился на наполовину выпитой бутылке виски и стоящем рядом с ней на приборной панели стакане, после чего в её горле что-то устрашающе заревело, как вулкан.
– Уилчук! – закричала она. – Уилчук!
Кресло пилота быстро развернулось. У сидевшего в нём человека глаза были широко раскрыты от страха; он понимал, что если убежит, то будет ещё хуже, и поэтому сидел, как приколотый, глядя на приближающуюся хозяйку.
– Я же тебе говорила, – сказала она, растягивая каждое слово,– не пей, только не в этом полёте.
Он склонил голову, и она разозлилась ещё сильнее:
– Ты чего расселся?! Ты мужик или мышь? – она подняла руку и начала бить его ладонью по голове в такт своим наставлениям. – Это тебе не прогулка, Уилчук!
Немного удовлетворившись (она любила начинать день с небольшой взбучки, а найти предлог иногда было сложно), она остановилась. Её рука порозовела и пекла. Она прижала руку к губам, чтобы ослабить боль.
Уилчук заговорил:
– Но, мисс Монодин, – лепетал он, – там же ничего нет, – он махнул рукой в направлении экрана носового сканера. У них по курсу всё было абсолютно чёрным, без единой детали. – Ни линий сообщения, ни планетарных систем, ни мусора.
Она зашипела:
– Идиот. Ты думаешь, этот Фигоуви только нас пригласил? Кроме нас, может быть ещё сколько угодно других претендентов. Я велела тебе не оставлять вахту! – ней снова возвращался гнев.
– У меня уже восемнадцать часов вахта, – сонным голосом сказал он, бросив тоскливый взгляд на встроенную в стенку койку. – А там нет ничего, только пустота. Мне скучно.
Мисс Монодин сильно шлёпнула его по скуле:
– Я тебе покажу «скучно». Ты пьян, Уилчук. И зачем я только с тобой связалась?
– Потому что я денег мало беру, – пробормотал он.
Её лицо раскраснелось, как свёкла:
– Заткнись! Заткнись! – она схватила бутылку с виски и занесла её над головой. – Сколько раз говорить, не смей при мне упоминать деньги!
Она швырнула бутылку в угол, где та замкнула какие-то провода, а затем грубо схватила пилота за горло.
– Когда я была маленькая, – рычала она, я видела, как мой отец освежевал разозлившего его человека. Он спустил с него шкуру от головы до пальцев ног, – в этой части рассказа она сжала руку сильнее, – и заставил его самого нести её на своих плечах наружу, в открытый космос. Если бы мне не был нужен пилот, я бы с тобой то же самое сделала! – она с силой оттолкнула его на приборную панель. – С этого дня чтобы был трезв как стёклышко!
Она ждала от него извинений, но взгляд Уилчука что-то привлекло – мигающий огонёк на экране переднего обзора. Он указал на него пальцем:
– Это невозможно. Что-то обнаружено.
Мисс Монодин прищурилась и посмотрела на экран.
– Слишком маленькое для корабля.
Уилчук пожал плечами:
– Может быть, маленький корабль?
Она снова схватила его:
– Здесь? Так далеко в тёмной зоне, откуда до ближайшего спутника-заправщика нужно лететь на дальнюю сторону Абарантикоса? Не будь идиотом. Это какой-то астероид.
Силуэт сместился к центру экрана и начал расти, расползаясь по координатной сетке.
– Он прямо у нас на пути!
Затуманенные глаза Уилчука моргнули, он сидел ошарашенный, словно ночное животное, перепуганное светом прожектора.
– Ну, рули же, рули! – кричала мисс Монодин, теряя самообладание.
Астероид был уже так близко, что сканеры «Фаэтона» позволяли разглядеть детали его неправильного, остроугольного контура. Одна пробоина – и их разорвёт, они будут бесцельно вертеться, как и любой другой мёртвый кусок космического мусора.
Руки Уилчука быстро работали на приборной панели.
После нескольких месяцев путешествий на борту ТАРДИС (если измерять с точки зрения её восприятия) Мэл начинала лучше понимать характер Доктора. По её мнению, его было почти невозможно описать, его личность была столь же яркой и пёстрой, как и его одежда. Как только ей начинало казаться, что она его поняла, он проявлял какую-то абсолютно неожиданную грань своего характера; эту тактику он использовал в равной степени и против своих друзей и против своих врагов. Он мог небрежно прокомментировать смерть какой-нибудь галактики, а затем погрузиться в депрессию от вида больного дерева; восхвалять чудеса какого-то далёкого звёздного скопления, а через минуту заявить, что никогда об этом скоплении не слышал. При первом знакомстве он мог показаться бестактным и эгоистичным, но в его хвастовстве была большая доля самоиронии, и она много раз видела его прощающим и сострадающим, что опровергало все обвинения в бессердечности. Короче говоря, если о Докторе и можно было сказать что-то определённое, так это то, что с ним, несмотря на эксцентричную внешность, всегда было интересно.
Его теперешняя навязчивая идея возникла совершенно случайно. ТАРДИС дёрнулась в полёте, и с высокой полки прямо на его курчавую голову свалилась книга. Книга оказалась научным текстом, столь глубокомысленным, что Мэл ничего в нём не понимала, а раскрылась книга на странице, которую Доктор назвал «захватывающим трудом, посвящённым явлению, известному как интерстициальный сдвиг». Доктора тут же охватило желание проверить эту теорию, для чего он материализовал ТАРДИС внутри дрейфующего астероида, вынес лазерный резак, и начал бурить породу в поисках особого минерала.
И вот Мэл стояла в центре самой большой полости внутри астероида, запрокинув голову, разглядывая величие этого места. С могучей арки свисали ржаво-красные сталактиты, словно занавес над сценой. Под ними были сплетения странных каменных образований. Мэл была поражена окружавшей её красотой, чувствуя себя крохотной на фоне вечности. Даже девятьсот с лишним лет возраста Доктора бледнели на фоне геологического возраста этого одинокого обломка.