Пока он стоял, Джо смотрела на него с непониманием. Встревоженная его взглядом, она дотронулась до его руки.
– Доктор?..
Аркаб повернулся к ним, временно отвлекаясь от бойни:
– Возвращайся в свою машину, Джо, и забирай своего друга. Ядерное устройство включено! Вы не можете больше ничего сделать! Мы прикроем ваше отступление.
Джо не нужно было повторять. Она поняла, что настал критический момент, и не осталось времени даже на прощание. Схватив Доктора, она потянула его в ТАРДИС, которая, повинуясь подсознательной воле, начала процесс дематериализации.
Со слезами на глазах Джо смотрела на мониторе, как Саиф и Аркаб упали под ответным огнём. Она увидела, как Цераннос создал множество глаз и искажённых голов, чтобы лучше рассмотреть исчезающую машину времени...
А затем всё исчезло в обжигающей вспышке света, и Вселенную не стало видно.
Стена пламени, невообразимо горячего и ослепительно-белого, понеслась на Церанноса... а затем замедлилась. Встретившись с расширяющимися волнами хронотронной энергии, ядерная ударная волна задержалась на достаточное время, чтобы существо успело вернуться в яму.
Но теперь невероятно сложное сплетение энергий там выглядело иначе: изорванное, драное, как старая сеть, а за ним был бескрайний океан Космоса. Были миллиарды путей, куда могло направиться существо, но один из них выделялся – вдоль остаточного временнóго следа между планетой Алракис и планетой Земля...
– Тысячи лет, – бормотал Доктор, изучая показания консоли ТАРДИС. – Сила взрыва и последующий приливный всплеск энергии разлома швырнули нас на тысячи лет в будущее Алракиса...
Он открыл внешние двери, и они вышли в солнечный летний вечер.
Солнце висело близко к горизонту, похожее на кожуру апельсина; оно погружалось в дымку и дальше, за холмы. Большая луна этой планеты, притягиваемая её гравитацией, занимала половину южного неба. Необратимое снижение её орбиты и результирующее столкновение с Алракисом скорее всего приведёт к их взаимному уничтожению, через много-много лет.
Но пока что крохотные существа, похожие на сверкающих зелёных шмелей, зависали над соблазнительно раскрытыми чашами фиолетовых цветов. Высокие перистые травы янтарного цвета тихо покачивались под тёплым ветром. А ещё дальше, у подножия холмов была покрытая буйной растительностью долина реки. Не было никаких признаков людей. Мрачный мегаполис алкариан и громадина центральной Цитадели давным-давно стёрлись в прах.
Доктор сорвал один из красивых фиолетовых цветков и вставил его в петлицу своего пиджака. Затем улыбнулся:
– «На протяжении всей истории великая кисть никогда не останавливалась», – тихо сказал он, – «и краски не высыхали; но чьи глаза, глядя холодно, или как мы, сквозь линзы слёз, видели эту работу, и не считали её завершённой?»
Джо тоже улыбнулась ему и кивнула.
– Вселенная всегда меняется так, как должна, Доктор, – сказала она, и он удивлённо посмотрел на неё – она так быстро поняла урок, на который у него ушло много веков.
Они не стали задерживаться. Доктор пошёл к ТАРДИС, а Джо вынула из кармана джинс кость «пусто-пусто», и символически подбросила её высоко в воздух, а затем повернулась и пошла за Доктором.
Вращаясь, костяшка долетела до высшей точки своей траектории и начала падать... медленнее, медленнее, и, в конце концов, неподвижно зависла в абсолютно беззвучном небе.
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Питер Энджилидис
ВЧЕРА она знала, что ненавидит Скотта Войзека. Она ненавидела его эгоизм, его дорогой автомобиль, ту простоту, с которой он пользовался новыми технологиями. Она ненавидела его фальшивую искренность и длинные обеды. Она ненавидела его лысину. А когда он погиб, попав под машину, и её чувства к нему не изменились, вины за это она не чувствовала. Поэтому, когда она увидела, что он идёт ей навстречу по улице Кенсингтон Хай, она сразу поняла, что с ней происходило последние восемь недель.
ДВА МЕСЯЦА НАЗАД она сидела в своём холодном кабинете и высматривала лица в узорах новых штор. Кофе у неё в чашке был холодный и продолжал остывать; с тех пор, как она налила его сорок минут назад, она так к нему и не притронулась.
– Отчего это у тебя такой довольный звук? – спросила она у своего ноутбука.
Она посмотрела на пластиковые часы на стене; на часах было 7:35. Она опять опоздает. Разочарованно вздохнув, она сгребла со стола распечатки, положила их в ящик, и задвинула его. Ящик со стуком закрылся.
Выйдя из кабинета, она аккуратно заперла за собой дверь.
– Ещё одна затрата понапрасну, – сказала она своей чашке, выливая кофе в раковину, и спуская его вместе с водой после того, как почистила зубы.
Нахмурившись, она посмотрела в зеркало, стирая с него выступивший из-за приёма душа конденсат. До того, как её отражение снова запотело, она в беспощадном свете ванной комнаты успела разглядеть новые седые волосы, появившиеся среди коричневых. «Если есть сединка – не будет мужчинки», – говаривала её тётя. Её незамужняя тётя.
Когда она вышла в прихожую, зазвонил телефон.
– Кэйти? Сейчас такая рань... у тебя всё в порядке?
– Разумеется, – обиженно сказал голос Кэйти. – Просто у меня перерыв, и я решила узнать, не отменяется ли наш регулярный совместный обед.
– Кэйти, если бы мне дали по одному пенни за каждую твою проверку на этой неделе, я бы уже смогла заплатить за этот обед.
– Ты и так за него платишь. Мы обедаем в «Gens du Monde», как обычно? – пауза. – У тебя что-то случилось? У тебя голос расстроенный.
– Это из-за романа, над которым я работаю – «Неумолимый».
– Спрячь его в ящик и забудь о нём.
– Я так и сделала. Я настолько предсказуема?
– Первый признак старения, моя дорогая. Но хватит уже о тебе. Давай поговорим обо мне.
– Кэйти, я думала, что первый признак старения – говорить о себе.
– Разговаривать с самой собой, дорогая, а не говорить о себе. Не опаздывай, ладно? Нельзя заставлять Клода ждать.
– Откуда этот внезапный интерес к обслуживающему персоналу, Кэйти?
– У меня слабость к официантам. Увидимся в двенадцать.
Она положила трубку.
– А сама, наверное, минут на пятнадцать раньше явится, – устало сказала она, причёсываясь в прихожей перед зеркалом.
Она была знакома с Кэйти ещё с тех пор, когда они обе были студентками, а последние полтора года Кэйти была ведущей «Проснись! С Томом и Кэйти». Иногда сложно было поверить, что неизменно радостная, до невозможности собранная, и безупречно одетая Кэйти с «Daybreak Television» и есть та самая рассеянная двадцатилетняя Кэйти, с которой она познакомилась на вечеринке в честь первогодок, и которая клянчила зажигалку, чтобы прикурить свой неумело скрученный косяк.
Саре, однако, пришлось привыкать к тому, что рано утром может позвонить Кэйти, чтобы что-то уточнить. Короткий роман со старшекурсником экономического факультета превратил робкую Катерину Смит-Пикеринг в собранную, синергичную Кэйти Пикеринг, первым шагом которой по лестнице в Вещательный Рай стало вычеркнуть из своей жизни ревнивого, склонного доминировать парня, и взять свои амбиции под свой контроль.
Одним из результатов этой реинкарнации стало фанатичное внимание Кэйти к деталям, в результате чего её друзей после звонка от Кэйти всегда мучили мысли о том, что в их жизни, доме, или в отношениях царил полный беспорядок. Вот и Сара, вздохнув, осмотрела свою гостиную, похожую на место взрыва бомбы, и неохотно начала расставлять по полкам книги и журналы.
Когда она складывала у стены за диваном подобие Пизанской башни из журналов, её ногу пронзила острая боль; вскрикнув, она подняла ступню. Опустившись на колени, она провела пальцами по ворсу ковра и нашла пурпурного пластмассового динозавра с шипами на спине. Она узнала его сразу. Его принёс Джошуа, маленький сын её редактора, когда вместе с мамой приходил в гости на прошлых выходных. Она вспомнила довольное лицо Андреа, когда её двухлетний мальчик описывал им «Стегсуса» и «Рекса».