— Нет! Разве ты не понимаешь, Тиган? Я не могу вернуться. Адрик умер. Тебе нужно смириться с этим.
Тиган смотрела на него, готовая расплакаться. Всё то же лицо. И всё тот же спор, повторявшийся уже много раз.
— Прости, — вздохнул Доктор. — Я не хотел повышать голос.
— Ты мог нарушить этот закон. Это всего лишь правило, а не закон физики.
— Не могу. Первый Закон гласит...
— Где мы? — аккуратно вмешалась Нисса, отрывая Доктор и Тиган от спора.
Это на несколько дней раньше. Джеймс танцевать не умеет, но пытается. Он такой неряха. Кругом кавардак. Вокруг нас, в темноте, полно поклонников восьмидесятых. Когда Джеймс поворачивается, я замечаю в его взгляде что-то. Он знает про Алека, уже в этот момент. Теперь я понимаю это. Может, позволить этому вечеру продолжаться? Были вечера и получше. Это за неделю до отлёта на базу Харди. «Я Не Хочу Быть Одна». Ха, Ха, Ха, Ха.
— Интересно! — Доктор постучал по запертой двери. — Её не открывали как минимум год. Почему, интересно, тут всё забросили?
— Наверное, тут чудовище бродит или смертельный вирус, — пробормотала Тиган.
Нисса пропустила её слова мимо ушей:
— Это ведь научное учреждение, да?
— Очень похоже на то, Нисса. Судя по гравитации, мы не на Земле, но технологии похожи на человеческие. А... — после того, как Доктор ввёл очередную шестизначную комбинацию цифр, дверь открылась. — Всего лишь вопрос времени. Совпадений не существует, — не обращая внимания на их озадаченные лица, он вошёл вовнутрь.
Смесь разрухи и науки. Сломанные клавиатуры, разбитые экраны, перевёрнутые стулья. Самым заметным в центре управления был большой вертикальный цилиндр, стоявший в углу. В нём была дверь доступа, и он казался частью чего-то большего, сегментом какой-то огромной трубы, проходившей сквозь пол и потолок. Он был из какого-то прозрачного материала. Внутри него вспыхивали и гасли похожие на светлячков проблески, и в то время как другие машины издавали шум, цилиндр, казалось, издавал тишину. Рядом с ним на стене висела большая схема: большая сфера планеты была окружена кольцом, и в одной из точек окружности горел огонёк.
Нисса опередила Доктора:
— Циклотрон!
— Что? — переспросила Тиган без особого интереса.
— Твои люди, Тиган, назвали бы это «разбиватель атомов».
Засунув руки в карманы, Доктор осматривал всё с видом гордого отца на школьной выставке:
— Устройство для разгона субатомных частиц до огромных скоростей. Игрушка дорогая, но довольно забавная.
— Эту игрушку кто-то сломал, — проворчала Тиган, сдула пыль со стула и села.
— Ну, не совсем. Сам циклотрон всё ещё работает. Повреждена только часть измерительной аппаратуры. Странно... — Доктор нахмурился.
— Что странно? — заглянула через его плечо Нисса.
— Аномалия. Частицы продолжают сталкиваться, хотя нет никакого источника частиц. Помоги мне, Нисса. Диаграммы Фейнмана... Негэнтропия неопределённо пролонгирована случайными полями Хиггса. Но необходимый потенциал Юкавы... Это что, возможно только за счёт квантовой неопределённости?
— Возможно, — кивнула Нисса. — Но...
— Она не существует! Я знаю! Пузырьковая камера, пузырьковая камера.
— Да что вы такое оба несёте?
— Не сейчас, Тиган! — с энергией пумы, нападающей на жертву, Доктор распахнул технологический люк.
— Началось... — вздохнула Тиган, и стала рисовать пальцем на слое пыли.
Случайные наборы чёрточек. Завитки и спиральки.
Джеймс спит. Я подхожу к окну и смотрю на покрытую снегом землю. Вдали, за университетским городком, стоит корабль «Чешир», он блестит в лучах рассвета. Я оставляю на столе записку и отпираю дверь. Уже за порогом я слышу, что он проснулся. Его разбудил холодный сквозняк. Когда я иду по замёрзшей дорожке к Хойл Холлу, он за мной не идёт. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть подошёл ли он к окну.
Я рождаюсь. Очень больно. Повторяя это снова и снова, понимаешь, как много, оказывается, помнишь. Я вишу в руках акушерки и кричу на них всех. Моя мама красивая. В мощном потоке гормонов я полюбила её тут же, огромное удовольствие от этой боли. Я, наверное, мазохистка, раз так часто это повторяю. Такой меня в конце концов и найдут: у маминой груди, только что родившуюся. Сося молоко, я хочу извиниться перед ней. Прости меня за то, что я сделала с твоей маткой, большая мама. Прости?
Прости. Я не могу сказать. Я вою и кричу. Прости. Не получается. Этот момент — сплошное разочарование, потому что рождение очень близко к грани. Это почти самый предел для меня. Поэтому я сюда всё время и возвращаюсь, быть может, однажды этот ребёнок всё-таки посмотрит на маму и скажет «Прости». Ох и перепугаются они все тогда. Может быть, в реинкарнации всё-таки есть доля правды, ведь часть этого ребёнка-меня очень хочет снова заговорить. Но не может. Ребёнок заражён временем с самого зачатия. Зачатие. Ха! Как будто бы это один момент, кадр, а не непрерывность. Мне кажется, что мы зачаты во время прогулки в парке, когда руки сжимают друг друга, во время взглядов друг на друга в толпе.