Он повернулся к выходу из переулка, но, увидев разбросанные по тротуару человеческие останки, остановился. Доктор натолкнулся на его спину.
— Но вначале... — пробормотал Лукас и подошёл к тому месту, где на мостовой лежала одна из бронзовых лап существа.
Вынув из кармана маленькую карточку, он посмотрел на неё, положил её в лапу, и пошёл прочь.
Доктор подошёл и поднял карточку. Он осмотрел рисунок дьявола-ангела, прочёл подпись. Его подвижное, словно резиновое, лицо ухмыльнулось. Посмотрев вслед Падшему Ангелу, он пробормотал себе под нос: «Хм, интересно...», и поспешил догонять своего спасителя.
Далеко ему идти не пришлось: Падший Ангел стал на корточки и достал из-под автомобиля картину.
— Вот это, — сказал Лукас Сейтон, откидываясь на спинку кресла и довольным взглядом глядя на усыпанную крошками и обляпанную джемом скатерть, — был завтрак, так завтрак.
Доктор кивнул головой. Такого плотного завтрака он не припоминал ещё со встречи с Нероном. Языки жаворонков в тот раз были мелкими, но целую стаю жаворонков мелочью не назовёшь. Впрочем, он не мог не признать, что яйца с беконом были превосходны. И джем тоже.
Он осмотрел своего невероятного спасителя. Пока молчаливый слуга — бывший боксёр, судя по внешности — готовил завтрак, Сейтон сменил свой обляпанный отбросами костюм на жёлтый шёлковый халат. Он был любезен и расслаблен, можно было подумать, что ночью ему довелось только спать. А вот Доктор выглядел так, словно его протащили сквозь живую изгородь. Причём дважды.
Всё было бы не так плохо, если бы он был в менее роскошной обстановке. Меблировка дома Сейтона в Кенсингтоне была похожа на хозяина: дорогая, подобранная со вкусом, и с более чем намёком на оригинальность.
— Ещё чаю, Арчибальд?— спросил Сейтон.
— Да, спасибо. Только меня не Арчибальд зовут.
— А как же вас зовут?
— Зовите меня просто Доктор.
Сейтон улыбнулся:
— Я всегда недолюбливал врачей. Когда я последний раз пожелал своему врачу доброго утра, он мне выставил счёт в пятнадцать гиней за то, что ответил мне тем же. То же самое и адвокатами: паразиты на теле человечества. Как там сказал старина Уилл[3]? «Первым делом мы перебьем всех законников». Ну и врачей туда же. И налоговых инспекторов, — внезапно он вернулся к их разговору: — Нет, лучше я буду звать вас Арчибальд. Чтобы не вспоминать о том, что вы доктор.
— А вы, кажется, назвались Сейтон, я не ошибаюсь? Полагаю, это довольно древний род.
На лице Сейтона промелькнула тень. Когда он заговорил, в его голосе уже не было легкомыслия:
— Сейтоны известны ещё с тех пор, как Гарольд[4] лишился глаза при Гастингсе. Семейное поместье даже удостоено отдельного упоминания в «Книге Страшного Суда»[5], как места, которое стоит стереть с лица земли. Не самые приятные люди, учитывая все эти их права первой ночи, грабежи, охоту.
— А я считал охоту старым добрым английским способом провести досуг.
— Это если в качестве дичи не использовать женщин и детей.
Сейтон отвлёкся, наливая Доктору чашку чая, а себе — кофе.
— Уильям Сейтон, — припомнил Доктор, — правая рука короля Джона. Вернул сажание на кол как способ казни.
— Вы слышали о нём? — Сейтон был заинтригован.
Рот Доктора неодобрительно скривился:
— Встречал... людей, которым доводилось слышать.
— Примерно тогда разгневанные крестьяне начали называть мою семью «Сатаны», а не «Сейтоны». Я последний в этом роду, и до конца моих дней не намерен изменять это.
— Если вы будете действовать так, как вы действовали этой ночью, — предостерёг Доктор, — это может произойти раньше, чем вы рассчитываете.
Сейтон надпил кофе и улыбнулся:
— Кстати, по поводу ночных событий... — напомнил он и посмотрел на Доктора.
Доктор заёрзал в кресле:
— Это будет непросто объяснить.
— Вы называли их «роботы».
— Роботы, верно. Это от чешского слова «рабочий».
— А мне они показались металлическими людьми. Металлические люди с крыльями.
Доктор посмотрел на Сейтона, удивляясь его спокойному тону:
— И вам это не кажется странным?
Сейтон встал из уютного кресла и подошёл к деревянному шкафу. Отперев дверцу, он вынул из шкафа модель утки и поставил её на стол.
5
Поземельная перепись, проведённая в Англии в 1085—1086 годах по приказу Вильгельма Завоевателя.