— Вы, возможно, правы, но в данном случае… Просто мне показалось, что кто-то толкнул меня в спину. Но потом, придя в себя, увидел, что там — никого.
И тут вдруг Дуня подала голос:
— Это он шутки шуткует, он колобродит! Точно говорю, — он!
— Что за глупости? Кто — «он»? — спросила княгиня.
— Он! Этот бес! Абдулла называет: Шаула.
— По-татарски — «призрак», — пояснил генерал Белозерцев. — Я по-ихнему, по-татарски, еще с Геок-Тепа малость понимаю.
Дуня подтвердила:
— Вот-вот! Абдулла говорил: Беяз Шаула. Белый Призрак, то есть.
Когда-то судебный следователь Лежебоко учил меня, что мелкие подробности способны помочь изобличить любую нечистую силу. Сейчас, кажется, настал соответствующий момент. Увидев, что Петров близоруко щурится, я вспомнил, что вчера на нем были весьма приметные очки с толстой костяной оправой. Наверняка, тот Шаула, что саданул ему в глаз, и сломал эти очки. Но тогда, коли это все же не призрак, а человек, он неминуемо должен был поранить себе рук.
Я внимательно осмотрел руки всех сидевших за столом, но никаких следов ни у кого из них на руках не обнаружил.
Неужто и впрямь призрак?.. Вздор, конечно!..
Тем временем Дуня продолжала поминать этого самого Шаулу.
— Ах, опять все те же глупости… — вздохнула госпожа Ахвледиани. Затем пояснила для остальных: — Видите ли, у здешних детей гор существует такое поверье: дескать, когда сходит этот ледник, просыпается спавший досель под ним этот самый Беяз Шаула и творит свои проказы. — И укорила горничную: —Ты бы хоть, Дуняша, избавила нас от этих глупостей, ей-Богу.
Та вспыхнула:
— «Глупостей»?! А гребень мой — тоже, выходит, глупость, да?!
— Что еще за такой гребень? При чем тут?…
— А притом!.. Я хотела вам после рассказать, но раз уж так… Вот он, полюбуйтесь! — С этими словами она достала из кармана своего передника гребень для держания волос, украшенный разноцветными стекляшками. — Это «глупость», или что?!
— Ну гребень — и что с того?
— Да вы смотрите, что с ним сотворили! Абдулла сказал — теперь не поправишь, зубчики сломаются.
И тут я увидел, что два его медных зубца отогнуты, и вместе они напоминают некую конструкцию, подобную которой я, будучи судебным следователем, видывал не раз у N-ских воров, а именно — весьма умело сотворенную отмычку для замков. К слову сказать, изловленный у нас, в N., вор-домушник по кличке Ноздря однажды во время допроса даже в подробностях объяснил мне, как этой штукой пользоваться.
— Подумаешь! — сказала княгиня. — Ну наступил кто-нибудь невзначай на твой гребешок.
— Да?! А кто его из прически вынул по-незаметному? Он у меня завсегда крепко сидит в волосах.
— Да кому он нужен? Ему цена-то три копейки.
— Ну, положим, не три, а все семьдесят пять, три четверти рубля; для меня деньги немалые, десятая часть жалования, как-никак.
— Ладно. Но если кто-то и позарился, то откуда он снова у тебя?
— То-то и оно! Абдулла нашел возле лéдника.
— Сама же там, наверно, и обронила. А кто-то потом наступил.
— Да не была, не была я вчера вечером возле этого лéдника! Когда гости стали расходиться, сразу пошла к себе наверх. Здесь, в зале, он был еще на мне, а вернулась к себе — нет его! А мимо лéдника этого я вообще нынче не хожу, боюсь я до жути покойников, это уж Абдулла там нынче утром проходил. Он сказал: точно — это Беяз Шаула абекай. «Наколдовал», то есть. А кто бы еще? Люди — то здесь все — приличные.
«Да уж, приличней некуда», — подумал я, вспомнив про шишку на своей голове. Да и жертва кого-то из «приличных людей», ротмистр Сипяга, уже третий день лежал, не отпетый, совсем поблизости. Если прибавить к этому нынешний вид господина Петрова и обнаруженную мною адскую машину, то трудно сыскать публику более порядочную, чем та, что собралась здесь!
Дуня стряхнула набухшую слезинку.
— Что плачешь, глупая? — спросила княгиня. — Если нет другого горя, кроме как эти твои семьдесят пять копеек, то я тебе, так и быть, возмещу.
— Благодарю, конечно, но я — не по деньгам… Просто замуж теперь не возьмут, а у меня уж третий десяток — к середине.
— Отчего ж не возьмут, из-за заколки, что ли?
— Вот вы потешаетесь, барыня, — сквозь слезы сказала Дуня, — а Абдулла мне говорил…
— И что же он говорил такого?
— Говорил, что этот Беяз Шаула — он не зря у девушек вещи ворует. Это значит, что он ее себе в невесты облюбовал. А коли так — он теперь никому подступиться не даст.