— Тоже Абдуллайка сказал? Боже правый, глупости какие!
— И вовсе даже не глупости! Он рассказывал… У них в ауле такое было шестьдесят лет назад; тоже тогда лавина с гор сошла, и Беяз Шаула проснулся. Тогда у одной девушки вещи начали пропадать, а потом все, кто к ней сватался, помирали: кто от болезни какой-нибудь помрет, кто вдруг с обрыва сверзится…
— …а кто — с лестницы… — по-жеребячьи гыгыкнул господин Львовский.
После его слов все как-то машинально перевели взоры на красного, как вареный рак, опустившего глаза Петрова.
Повисшую тишину снова нарушил господин Львовский.
— Кстати, господа, — сказал он, — в моей комнате, кажется, тоже какой-то… как его там?.. Беяз Шаула (гы-гы!) побывал. Вот, посмотрите-ка. — С этими словами он достал из кармана какой-то темный стеклянный бутылек.
— Что это? — спросила княгиня.
— Не могу знать, ибо, даю слово — сей предмет не мой, и как он очутился у меня, я ведать не ведаю. Тут на нем что-то написано, но… я не могу понять.
— Дайте-ка сюда, — попросил профессор Финикуиди и прочел: — Оculus guttis. Что означает всего-навсего — капли для глаз.
— С роду ничем подобным не пользовался! — воскликнул Львовский. — С глазами у меня, тьфу-тьфу, все в полном порядке.
— К тому же флакон пуст, — сказал Финикуиди.
— Где вы это нашли? — спросил я.
— Представьте себе, в кармане собственного пиджака. Вот этого самого. Утром стал надевать, а там, в кармане, что-то… Я этот пиджак в последний раз только позавчера надевал, в тот день, когда несчастный господин Сипяго… — Он примолк.
— Да, мы еще мало знаем о мире темных сил, — изрекла многознающая госпожа Дробышевская, а настроенная более практично госпожа Евгеньева сказала:
— При известной ловкости рук кто-то мог вам и на ходу положить. Вы могли и не заметить, когда вечером разоблачались, не так ли?
— В сущности, вполне мог, в тот вечер, признаться, вина выпил с господином Шумским. Но если кто-то подсунул — то, спрашивается, зачем?
— Ну а вы-то как полагаете?
— Да, собственно, ничего я даже и не полагаю. Вот, думаю, господин профессор определит, что там было, для того и прихватил с собой. Вы ведь, кажется, химик, профессор? — обратился он к Финикуиди.
— Ну-ка, попробуем, — сказал профессор. — Дайте-ка сюда… Вообще-то для определения нужны колбы, реактивы; но… можно и проще… — С этими словами он взял со стола уксус, накапал немного во флакон, встряхнул его, затем произнес: — М-да, тут было все что угодно, но точно не глазные капли. Как мне не хватает моей химической лаборатории!
— Уж случаем не яд ли?! — испугалась госпожа Евгеньева и отодвинула от себя подальше бокал с минеральной водой.
Купец Грыжеедов, уже было собиравшийся запить сельтерской водой проглоченный ломоть осетрины, тоже поставил на место свой бокал. У остальных вид был такой, точно увидели проползающую змею.
Профессор не стал никого успокаивать.
— Не знаю, не знаю… — проговорил он. — Была б лаборатория — тогда бы… В здешних условиях не могу даже сделать пробы на заурядный арсеникум?
— На что-с? — насторожился Грыжеедов.
— На арсеникум, в быту называемый мышьяком.
— Дуня! — прервала его рассуждения Амалия Фридриховна. — Ты чем мышей травишь? Этим самым… арсеникумом?
— Мне такое и повторить-то… Не-е, я их — порошком. Я его в аптеке в прошлом годе покупала. Да уж давно и не травила — с первого же разу мыши передохли все…
Тем временем профессор, чиркнув спичкой, стал нагревать флакон.
— Нет, во всяком случае, не арсеникум, — наконец заключил он.
Более, однако, никто из присутствующих не прикоснулся ни к еде, ни к питью.
— Так ты говоришь, инженер Шумский никак не отозвался на стук? — настороженно спросила княгиня горничную.
Та лишь покачала головой.
На какое-то время над столом повисла напряженная тишина.
— Иди постучи погромче, — приказала Амалия Фридриховна. — А если не отзовется — что ж, тогда будем ломать дверь.
И в этот самый момент…
— А вот и я! — послышался из темной прихожей разбитной голос, как у циркового гаера. — Прошу вели… вилле… великодушно простить за опоздание…
С этими словами в гостиную вступил никто иной, как господин Шумский. И хотя он едва передвигал ноги, но был вполне себе жив и даже здоров, если не считать того, что был он, совершенно очевидно, пьян, причем пьян что называется до чертиков.
— Дает инженер! В стельку наклюкался! — резюмировала его появление Ми
— Мне пок-казалось, вы тут что-то хотели л-ломать? — обрушившись в кресло, спросил Шумский. — Это вполне даже можно! Только чур, я командую, п-поскольку я — инженер! Итак, что л-ломать будем, господа? Л-ломать — дело хорошее. Ломать — не строить!