Конечно, мобилизационный потенциал «декоммунизации» был усилен войной на востоке страны. Законы принимались вскоре после оставления Донецкого аэропорта (январь 2015), тяжёлого поражения украинской армии в районе Дебальцево (январь-февраль 2015), а их имплементация — в условиях трёх завершающих волн военной мобилизации (военнослужащих запаса) в январе 2015 — сентябре 2016. С самого начала «декоммунизации» советское наследие в официальных репрезентациях представлялось как идеологическое основание действий страны-агрессора и оккупантов. «Декоммунизация» становилась частью войны с агрессором. «Непреодолённое тоталитарное прошлое,— писал в 2015 году глава УИНП Владимир Вятрович,— и далее препятствует развитию Украины как европейского демократического государства, ведь именно на островках „советскости“, которых в силу исторических причин осталось больше всего на Донбассе и в Крыму, зиждется агрессия Путина против Украины. /…/ Поэтому вопрос декоммунизации для Украины сегодня касается не только гуманитарной политики, но и политики безопасности» [В’ятрович, 2015]. Ему вторила депутат Ганна Гопко, одна из авторов «декомунизационного» закона: «То, что мы не осудили и не ликвидировали наследие тоталитаризма, является одной из причин утраты нами Крыма и войны на Донбассе. Россия напала именно на те регионы, где наибольшая часть населения продолжала жить в плену тоталитарных мифов» [Остапа, 2015].
Пик «декоммунизации» приходится на ноябрь 2015 — весну 2016 года — тогда было переименовано 51 493 топонимических объекта, 32 города, 955 сёл и поселков, 25 районов, демонтировано 2389 памятников и памятных знаков «тоталитарным вождям», из них 1320 — памятники Ленину [Декомунізація: підсумки… 2016]. В последующие пять лет к этому списку добавились ещё 36 населённых пунктов, 1 район, 20 памятников. Поскольку поле уже было вспахано, переключились на другие объекты: к списку добавились 75 учебных заведений, 33 железнодорожных объекта и 2 морских порта [Пустовгар, 2021].
Любопытно, что та часть стратегии, которая предполагала замену одних идеологических стандартов на другие, не оправдала ожиданий. Согласно анализу «декоммунизации», в шести крупных и малых городах Украины из разных регионов новые названия были менее идеологизированы, наблюдалась тенденция к возвращению старых (досоветских) названий, к переименованию, связанному с местными деятелями или событиями, наконец, новым веянием стали переименования, связанные с «Революцией Достоинства» и погибшими на войне на востоке [Кучабський, Копець, 2020] Некой тихой формой проявления аллергии к идеологическим названиям стала «гербаризация», особенно в областных и районных центрах — вызывавшая немалое раздражение политически активных граждан, обвинивших сторонников «Абрикосовых и Виноградных» в потакании «домохозяйкам» [Пустовгар, 2016].
В целом благоприятные политические предпосылки (поддержка Верховой Рады, лично президента Петра Порошенко, наличие мотивированного «актива» на местах и тревожная атмосфера внешней угрозы) позволили достаточно быстро добиться устранения символов и названий «тоталитарного коммунистического режима». «Очаги сопротивления» удалось быстро погасить на местах совместными действиями активистов, СБУ, полиции, прокуратуры и судов. Подавляющее большинство исков (16 из 76 по состоянию на 2017 год), опротестовывавших переименования, были отклонены или проиграны [Олійник, 2017, 24]. Попытки общественности и местной власти девятнадцати городов и населённых пунктов, направленные на сохранение старых названий под новым соусом (кроме упомянутых — Ильичевск — как бы в честь святого Ильи, Димитров — якобы в честь св. Дмитрия Ростовского и т. п.) или вернуть неподходящие старые названия были легко пресечены [Короленко, Каретніков, Майоров, 2017]. Те представители местной власти и мезоэлит, которые поначалу открыто критиковали переименования и сносы (например, накануне местных выборов), достаточно быстро поняли, что «декоммунизация» не мешает им в решении куда более насущных проблем, связанных с контролем финансовых потоков и удержанием влияния и власти, и оставили «идеологию» заинтересованным лицам. Более того, как показывает информация «из полей», на местном уровне нередко возникали ситуативные альянсы, когда власть пользовалась вопросами переименований в обмен на голоса в решении вопросов распределения собственности и финансов.