— А если он нападет, как только мы выйдем?
— Тогда точно придется использовать баллончик, — протянула Лена, выглядывая зверя. — Мамочки!
— Что?
— Там… впереди… их много!
— Волков?
— Бежим, Ирка, бежим!
Подгонять меня не надо было; панический шепот Ленки итак отлично мобилизовал. Она махнула мне рукой, мол, закрой лицо, и направила струю из баллончика в направлении «их». Я вскочила с места, подняла ворот свитера, закрывая нос, и побежала как можно дальше от места распыления; Ленка побежала за мной, забыв со страху о том, что повредила ногу.
Паника и страх мешали думать; я боялась, что содержимое баллончика подействует на меня, боялась споткнуться, боялась обступающей темноты. Я ощущала себя не человеком, а обезумевшим комочком страха, несущимся неведомо куда.
Вдруг нечто сбило меня с ног и придавило; Ленка заорала, крик быстро прервался. От удара у меня перехватило дыхание, так что я не смогла закричать, только шумно вздохнуть. Локтем при падении я ударилась о камень, и правая рука онемела.
Но все это мелочи по сравнению с тем, что на меня навалился волк!
Я начала шарить левой, не онемевшей рукой, ища какой-то камень, сучок, что угодно, годящееся в качестве оружия, но под руками были только грязь да колкая хвоя.
Тогда я попыталась столкнуть зверя. Удивительно, но подействовало, и он приподнялся, так что тяжесть его тела перестала на меня давить. Я поняла, что волк ухватил меня за капюшон; его жаркое «ароматное» дыхание шевелило волосы, обдавало лицо.
Издалека послышались несколько голосов (неужели появились люди?); угадывались отдельные Ленкины слова. Слова эти не обнадеживали: «Не трогай», «Отойди»… Лежа под волком, я опасалась поднять голову и хоть как-то осмотреться.
Вскоре мои сомнения были разрешены: к нам с волком, застигнутым в недвусмысленной позе охотник-жертва, подошли несколько человек.
— Слава Богу! Уберите его! — дрожащим голосом попросила я.
Подошедшие заинтересованно склонились ко мне, потрогали зачем-то мои волосы, убранные в хвост, начали о чем-то быстро, непонятно говорить, а потом радостно рассмеялись; кто-то даже заулюлюкал. Я не поняла сказанного, но этот смех и эта радость меня насторожили.
Смех стих, как только один из мужчин резко произнес очередное незнакомое слово.
Волк разжал челюсти и слез с меня. В ту же секунду меня рывком подняли.
Первое, что я увидела, это глаза — такие же желтые, как у волка. Все остальное было вполне человеческим, хотя и плохо различимым в темноте. Человек взялся за мой капюшон; я машинально попыталась отцепить его руку в черной кожаной перчатке.
— Мэза, — хрипло произнес этот тип, и остальные типы плотно обступили меня.
Мой взгляд панически забегал по недружественным мордам, но не выцепил ничего информативного из-за темноты. К тому же «морды» скрывали низко надвинутые капюшоны.
Я дернулась, но этим только причинила себе боль; желтоглазый держал крепко.
— Мэза… — повторил он, изучая меня столь же пристально, как недавно изучал нас с Ленкой волк. Неожиданно мягкий, обволакивающий голос желтоглазого почему-то испугал меня еще больше, чем вся ситуация, чем волчище, и из меня вырвались те же слова, что недавно кричала Лена:
— Не трогай! Отпусти!
Мужчина усмехнулся. Я дернулась еще раз, резче, во всю силу, и пнула его. Он удара вовсе не заметил, и, приблизив меня к себе, сказал, глядя в глаза:
— Кои ов-вен?
Судя по интонации, это был вопрос.
— Отпусти! — взвизгнула я панически, и на этот раз на мой крик отозвалась Ленка. Увы, тоже криком. Увы, тоже паническим.
— Ов-вен? — настойчиво повторили вопрос.
— Какой еще ов-вен? Кто вы все? Отпустите нас! Мы заблудились!
Желтоглазый посмотрел на меня еще немного, затем кивнул своим спутникам. Те стали быстро меня ощупывать; кто-то стянул рюкзак. Я рванулась раз-другой, но, быстро осознав тщетность попыток сопротивления, замерла и ослабла, до того страшно мне стало. Мужские руки бесцеремонно стащили с меня ветровку, задрали свитер, завозились с резинкой теплых джоггеров…
«Изнасилуют», — подумала я обреченно
Ленку подвели к нам, тоже влезли под ее одежду… Нагло тиская и щупая нас, эти подонки возбужденно переговаривались. Что за странная языковая смесь? Не настолько чужеродная, чтобы ничего нельзя было понять, и в то же время достаточно отличающаяся от русского языка.
Кто-то сжал мою грудь до боли, и тупо, как подросток, хихикнул. Меня передернуло от омерзения, и я вздрогнула всем телом.
— Кова, мэза. Кова, — ответил желтоглазый, крепко меня удерживая. Он единственный не радовался неожиданной добыче, держался более-менее спокойно, но от этого его волчьи глаза мерцали не менее опасно.