Секунду-другую мы смотрели друг на друга так же пристально, как и при первой встрече. Я еще раз отметила про себя, что глаза у мужчины яркие, янтарные в полумраке, а лицо узкое, с впалыми щеками, но точно не от недостатка массы. Хищная морда, как у того же волка, да и волосы тоже чем-то похожи цветом на серую волчью шкуру — то ли темные, то ли светлые.
Поудобнее перехватив, Зен отнес меня к столу и усадил на лавку. Я уселась так, чтобы не терять равновесия, но все равно было неудобно: ныли мышцы, болели запястья, перетянутые туже, чем следовало бы, да и, в общем, болело все тело. Выражение моего лица, наверное, стало совсем несчастным, и Зен меня пожалел, произнес ласково:
— Кова, Ирина.
«Запомнил мое имя», — подумала я. Перебрав в уме слова его языка, в значении которых более-менее была уверена, я спросила вполголоса:
— Ит Зен?
— Зен ов Хаун.
«Ов Хаун». Это я тоже неоднократно слышала.
— Ов-вен Хаун? — осторожно соединила я два слова.
— Та. Двенатри ов-вен ов Хаун.
Ответ получен, расшифровать бы его еще!
Я задумалась, пытаясь составить из знакомых слов другой вопрос, но их было слишком мало, так что я могла только объясняться жестами. У меня затекли руки и ноги, во рту было сухо, к тому же хотелось в туалет. Я кивком указала на бокал, стоящий перед Зеном, и пошевелила руками.
Не знаю, понял ли мужчина, что я имею в виду; он просто долго смотрел мне в глаза. Это очень напрягало меня, но вместо того чтобы отвести взгляд, я тоже стала играть в гляделки.
Зен усмехнулся и, склонившись ко мне, освободил руки. Обрадованная, я быстро его поблагодарила на русском, и, вытянув руки вперед, начала растирать по очереди. На них, к счастью, ссадин не появилось, только красные ноющие «браслеты».
Желтоглазый, не сводя с меня внимательного взгляда, пододвинул ко мне свой бокал. Я взяла его правой рукой, посмотрела на содержимое, понюхала, и, опознав тот напиток, которым нас поила Крета, сделала несколько глотков. Хвойно-медово-травяной напиток остыл. Смочив горло, я опустила стакан.
— Сбита, медово питье, — пояснил Зен.
— Медово питье, — повторила я, обрадовавшись знакомым словам.
— Кова, — улыбнулся он, забавляясь моим видом.
Я решила попытать удачи и, указав рукой на свои ноги, сказала на русском:
— Больно. Развяжи. Я не убегу, клянусь.
— Клянешь? — произнес он, так же, как и я, выцепив знакомое слово, и заговорил на своем. К сожалению, ничего больше из его речи я не поняла. Заметив непонимание на моем лице, он замолчал, но выражение его лица стало задумчивым.
Я снова оглядела его одежду и обувь; за голенищем сапога виднелась рукоять кинжала. Чем внимательнее я изучала Зена, тем внимательнее он изучал меня. Смутившись, я отвернулась от него, потрогала бокал. Глиняный, большой… Ронять такой не рекомендуется. Я не знала, что еще делать, что говорить, и некоторое время просто молчала.
Однако мочевой пузырь настойчиво намекал, что пора бы и в кустики сходить, так что молчание пришлось прервать.
— Хочу в туалет, — сказала я Зену. Он не понял, естественно. — Надо сходить по малой нужде. Помочиться. Отлить. Понимаешь?
Конечно же, он все равно ничего не понял. Тогда я указала руками на низ живота, а потом на дверь. Ноль реакции. Чтобы ускорить понимание, я снова указала на низ живота, сымитировала соответствующие звуки и оглянулась на дверь.
Теперь он понял. Строго что-то сказав (угроза?), он склонился и стал развязывать веревку на моих ногах. Я быстро глянула на глиняный бокал, борясь с опасным импульсом взять его да бахнуть по макушке этого желтоглазого. В нападении смысла нет, только себе хуже сделаю. Разве что можно душу отвести, причинив ему боль, но и это глупость.
Зен освободил мои ноги и накинул веревку мне на шею.
Я подавила желание отстраниться и, сжав зубы, выждала, пока он обвяжет ее вокруг шеи и возьмется за свободный конец. Я поднялась и, переступив через лавку, пошла к двери. Зен опередил меня, сам открыл дверь, тихо, чтобы не потревожить спящих, и вывел меня наружу, за угол дома.
Лес сердито шумел, все еще накрапывал дождь, густая темнота обступала… Зрение у меня ни к черту, даже в линзах не очень хорошо вижу, тем более в темноте. Я отошла от Зена, насколько позволяла веревка, и, перебарывая стыдливость, спустила джоггеры и трусы.
Сделав дело, я поднялась, очень быстро натянула белье и штаны и пошла к Зену. Нога заскользила на чем-то, я потеряла равновесие. Прежде чем я успела испугаться, желтоглазый меня поймал, и я ощутила на животе его шершавые горячие пальцы.
Видимо, когда он меня поймал, его руки попали мне под куртку, а свитер предательски задрался. Я встала устойчивее, уткнулась руками в грудь Зена, чтобы он от меня отцепился… но он не отцепился, и хватка его рук на моей талии только усилилась.
Возмущение застряло у меня в горле; я замерла, понимая, что в напряжении Зена, в его хватке нет ничего хорошего. Его руки поползли выше, к груди, с силой оглаживая мою кожу, а дыхание стало тяжелым.
Он притянул меня к себе, схватился руками за спортивный топ… Сама не зная, почему, я не могла сопротивляться, только цепенела и задыхалась от страха, комком забивающего горло.
— Ни! — раздалось вдруг резко. — Ни, Зен! Сета мэза — сберег ов Хаун!
Зен злобно выругался себе под нос и, убрав руки, оттолкнул меня. Повернувшись лицом к хозяину дома, вышедшему из леса вместе с волком, чьи глазищи полыхали желтью в темноте, он быстро сказал ему что-то и пошел в дом, уже не заботясь, поспеваю я за ним или нет, и не натянута ли веревка.
Я снова споткнулась, но не упала, и, придерживая рукой веревку, вошла в дом.
Пусть сейчас ночь, и до утра еще далеко, после такого я точно не смогу заснуть.
Глава 3
Мне снова связали руки и ноги — крепче, чем прежде, и бросили на кровать, к Ленке. Уставшая, она не проснулась, хотя я задела ее бедром, зато на этот раз проснулась Крета. Она вскочила, обвела непонимающим сонным взором меня, Зена, но не задала ни единого вопроса.
Желтоглазый ушел, резко задернув за собой занавесь, и почти сразу хозяин дома начал его пропесочивать. Поначалу я прислушивалась, но когда голоса мужчин стали совсем неразличимы, плюнула на это дело и раздосадованно вздохнула.
Жалостливая Крета, неслышно поднявшись, помогла мне принять более удобное положение и, робко коснувшись моего лица, прошептала что-то. Я не понимала ее слов, но мне отчаянно хотелось выговориться, страх и стресс разъедали, поэтому я тоже сказала шепотом:
— Где же мы, Крета, и кто все эти мужики? Что им надо от нас?
— Кова, Ирина, кова, — мягко прошелестела она.
— Я не понимаю… ничего не понимаю… и не хочу понимать… хочу домой… увидеть своих… хочу домой! — повторила я, и, отвернувшись, закрыла глаза. Оказаться дома прямо сейчас невозможно. Все, что мне доступно — это сон, который поможет на время избавиться от непереносимой неопределенности.
Заснуть не удалось, я промучалась до самого рассвета. Зато наши чертовы похитители хорошо выспались… Поднявшись, они поели сами и нас накормили, правда, уже одними только жесткими лепешками. Затем нам развязали ноги и вывели наружу, в туалет.
Светало быстро, в молочном рассеянном свете лес уже не так пугал, как вчера. Я огляделась. Куда ни погляди, повсюду ели, надвигающиеся стенами, под ногами шуршит хвоя, да в некоторых местах зелеными ковриками стелется мох.
Любоваться рассветом и красотой нетронутого леса у меня не было никакого желания. Я вообще не особый любитель природы, а в нынешних обстоятельствах так и вовсе лес вызывает только самые негативные чувства… Волк тоже вышел из дома, и встал рядом с нами, наблюдая.
«Лучший охранник», — подумала я, придерживая Ленку за руку.
Хозяин дом, которого, если не ошибаюсь, зовут «Треден», сам с утра осмотрел ногу моей травмированной подруги по несчастью. Когда он стащил носок и кроссовок, и стал бережно осматривать опухшую ступню, налившуюся синевой, я заметила, как притихли мужики. Они смотрели на ногу Ленки так, словно она была сделана из золота, и каждое движение пальцев Тредена по ней отслеживали с липким вниманием.