И мне, и ей на голову накинули капюшоны, полагаю для того, чтобы в нас нельзя было опознать девушек. Пока я была в отключке, мужчины уже спустились в долину и теперь уверенно шли по направлению к городу по открытой местности, шли молча, так что слышны были только их дыхание, шмыги, зевки. Капюшон наползал на глаза, закрывал обзор, но я не шевелилась, притворяясь, что все еще нахожусь в беспамятстве: пусть меня и дальше несут, отдых лишним не будет, особенно если учесть, что я, кажется, простудилась.
Я прикрыла глаза и постаралась задремать. Солнце ласково припекало спинку, природа звучала гармонично и слаженно, наигрывая последние аккорды лета. Я расслабилась и почти заснула…
Поэтому внезапно раздавшийся пронзительный крик заставил меня вздрогнуть. Резкий окрик Зена тоже прозвучал устрашающе; все быстро припали к земле, меня скинули со спины, и, упав, я прикусила язык. Снова раздался пронзительный крик, пронзительный почти буквально: казалось, в голову с размаху вонзают острые спицы; я закрыла уши руками, но это не спасло от мощной звуковой волны. Земля задрожала подо мной, и снова раздался крик…уже человеческий. Нечто огромное и пестрое схватило когтями того беднягу, который нес меня, поперек тела. Подскок — и пернатый монстр поднялся; сделав всего лишь два-три взмаха крыльев, он оказался на недосягаемой высоте. Добыча орала, извиваясь в когтях. Блеснул на солнце нож. Когти разжались, и тело полетело вниз…
Меня подняли за капюшон и дернули на себя; я увидела напряженное лицо Зена, а потом его спину и косу. Он грубо потащил меня за собой, на ходу отдавая оставшимся людям приказы. Мы быстро, в суматохе, добежали до кустов, которые более-менее могли нас скрыть, и притаились.
Крылатое чудище покружило немного над разбившейся добычей, а потом опустилось и принялось за еду. Желчь подкатила к горлу, и меня стошнило.
Пока меня выворачивало, а Ленка повторяла себе что-то под нос, мужчины мрачно переговаривались и потирали уши. Утерев губы, я посмотрела на Зена. Он не выглядел расстроенным, нападение и смерть товарища его не поразили, а раздосадовали. Когда птица покончила с обедом и улетела, он вышел из кустов, прошелся, огляделся, и приказал двигаться дальше. Ленка пошла без возражений, она вообще все это время пребывала в ступоре, столь удобном нашим похитителям, а я вот попятилась, когда меня потянули из кустов. Выходить на открытую местность снова, чтобы эта хищная птичка нас увидела? Нет, спасибо, я лучше останусь в кустах и сама тихо умру от стресса! Или от жестоких спазмов в желудке.
Страх придал сил, так что не так уж легко было заставить меня выйти. Я приседала, качала головой, лепетала что-то про когти, и при этом усиленно пятилась. Зен заметил, что меня никак не могут выволочь, и подошел. Коротко посмотрев на меня своими волчьими глазами, он наклонился и хлестко ударил меня по лицу. Это произвело на меня парализующее действие. Схватив за руку, он грубо вытащил меня из кустов, не обращая внимания на то, что мои ноги волокутся по увядающей траве. Другой мужик ухватил меня за талию, помогая подняться, и только тогда Зен меня отпустил.
Дальше я шла сама.
Зен проверил, низко ли надвинуты наши с Ленкой капюшоны. Удостоверившись, что ни наших лиц, ни наших длинных волос не видно, он решился ввести нас в город, который, строго говоря, начался еще до городских стен. Нас встретили трущобы, заставленные убогими домишками. Местные жители смотрели на нас враждебно, но подходить опасались, и провожали настороженными взглядами. Сначала я смотрела по сторонам, но когда стало ясно, что вокруг нет ничего примечательного, только грязь и нищета, стала смотреть себе под ноги, чтобы не поскользнуться.
Мы прошли через проем в стене, разрисованный пошлыми картинками и некими символами. Какой-то бородач мочился на стену. Учитывая, как воняло, не он единственный здесь мочился… и не только мочился.
Я сморщила нос.
Как только мы немного отошли от стены, вони стало заметно меньше, но совсем она не ушла, все равно вокруг витал слабый сладковато-гнилостный запашок. Улицы здесь уже были мощены камнем, а дома не выглядели столь убого, как за стенами. В большинстве своем каменные, в два-три этажа, они жались друг к другу, узкие высокие окошки с распахнутыми ставнями смотрели на улицу. Застройка была неоднородная: кое-где улицы выглядели неплохо, если не присматриваться, и серость зданий разбавляли яркие вывески, а кое-где встречались деревянные дома, причем неоднократно перестроенные, кособокие, хлипкие на вид. Подобные тесные улочки чередовались с относительно широкими улицами, где находилось место для навесов, под которыми выкладывали различные товары.
Прямо перед моими ногами пробежала здоровенная крыса. Я обрадовалась ей. Да, здесь есть пернатые хищные чудовища, но есть и обычные крысы, обычные волки, а это значит, не так уж сильно этот мир отличается от нашего.
Мы поднимались все выше и выше.
Во многих местах улицы были разбиты, на них проложили доски, чтобы не ходить по грязи, а дома зачастую стояли полуразрушенные, покореженные и обгоревшие. Город выглядел так, словно его бомбили, причем много раз. На некоторых стенах были начертаны красным слова на неизвестном языке.
Я заметила, что Зен ведет нас переулками, избегая более-менее оживленных мест. Те горожане, что попадались нам по пути, все были мужского пола и одеты в обноски. Исключением стал красивый белокурый парень лет двадцати, которого я сначала приняла за девушку из-за яркой верхней одежды, напоминающей платье, и нежного лица.
Я засмотрелась на него так, что чуть шею не свернула — уж очень выделялся чисто одетый, похожий на эльфа юноша среди жителей этого разбитого, грязного города… Это был не единственный житель, на которого я засмотрелась. На следующей улице мы столкнулись с парой: грозного вида субъект вел под руку женщину неопределенных лет. При виде нас он остановился, бешено сверкнул глазами и заслонил ее собой.
Зен и компания прошли мимо них безо всякого интереса, только я во все глаза смотрела на пока что единственную встреченную даму за исключением Креты. Так как ее заслонял бородатый кавалер, рассмотреть я смогла только то, что она одета в длинное темно-коричневое платье, а волосы ее скрыты белым платком. Может, женщинам просто запрещено выходить? Наверняка здесь царит лютый патриархат, и потому
дам прячут дома, как ценные вещи. Хотя не факт, что ценные…
Непримечательные переулки и улицы сменяли друг друга, пока мы не вышли на площадь. Она тоже была повреждена, но ее, как могли, восстановили — насыпали камней в ямы, убрали мусор с глаз, в уцелевшие кусты.
Высокая стена отделяла дворец от площади, но выглядела она так, словно вот-вот рухнет, и легко можно было разглядеть то, что она некогда хорошо скрывала от любопытных глаз. Сам дворец казался издали блекло-серым нагромождением ярусов, площадок и сфер; наверняка раньше в этих постройках были порядок, гармония и симметрия.
Город определенно переживал плохие времена, но он жил. Местные собирались у пестрых палаток, где готовилась и продавалась еда, присматривали кое-какую одежду, разглядывали всякие мелочи, прогуливались возле груды, некогда бывшей фонтаном.
Красивая длинношерстная собака золотистого окраса с радостью приносила мячик, который мальчик лет двенадцати то и дело ей бросал. Еще несколько пацанов горячо о чем-то спорили, и их звонкие голоса разносил по площади ветерок.
Здесь, в самом центре, люди тоже выглядели не бог весть как, но, по крайней мере, уже казались более чистыми. Поначалу я искала взглядом женщин, девушек, девочек, но вскоре перестала утруждать себя этим бесполезным делом.
Пока мы шли по площади, я пыталась понять, как здесь все было устроено до нападения — или нападений, но воображение мое отказывалось работать, угнетенное непривлекательной реальностью. Несколько домов, окружающих площадь, выглядели лучше остальных, вероятно, при нападении их не задело. В один из таких относительно хороших домов мы и вошли, причем массивная, обитая железом дверь открылась еще до того, как мы приблизились.