Я мог на это ответить, поскольку прямо сейчас выгуливал парочку, да и себя, по правде говоря, мог отнести к этой категории. Но похоже, я должен уклониться от ответа и вернуть наше внимание к более насущной проблеме. Итак, я подумал о том, что делало страшного парня Коди страшным, и о том факте, что он имел нечто выглядящее очень похожее на университетский пропуск на парковку.
"Я тут подумал," сказал я Деборе, и она развернулась так круто, будто я сказал, что она стоит на питоне. "Но это не сочетается с твоей теорией наркодилера под личиной зубного врача," предупредил я.
"Одной из теорий," процедила она сквозь зубы.
"Кто-то был здесь и напугал детей. Он уехал в машине с преподавательским пропуском на парковку."
Дебора уставилась на меня жесткими непрозрачными глазами. "Дерьмо" мягко выдохнула она. "Как там Халперн сказал, его зовут?"
"Уилкинс," напомнил я.
"Нет," сказала она. "Не может быть. Только потому, что детей что-то напугало? Нет."
"У него есть мотив."
"Получить работу, Бога ради? Спустись на землю, Декс."
"Мы не должны считать это важным," сказал я. "Они должны так считать."
"Итак, чтобы получить работу," произнесла она, встряхнув головой, "он вламывается в квартиру Халперна, крадёт его одежду, убивает двух девушек…”
“А затем направляет нас к Халперну," сказал я, вспомнив как он стоял в холле и предложил это.
Дебора дернула головой лицом ко мне. "Чёрт," сказала она. "Он ведь так и сделал, помнишь? Сказал нам повидать Халперна."
"И всё же получение жалкое контракта могло послужить мотивом," сказал я, "в этом больше смысла, чем в работающих над общим маленьким проектом Дэнни Роллинсе и Тэде Банди, верно?"
Дебора пригладила волосы удивительно женственным жестом для того, кого я начал считать Каменным Сержантом. "Пожалуй, могло," сказала она наконец. "Я не достаточно хорошо знаю Уилкинса, чтобы сказать определённо."
"Мы пойдём поговорить с ним?"
Она потрясла головой. "Сначала я хочу снова увидеться с Халперном."
"Сейчас заберу детей," сказал я.
Совершенно естественно, что они не ждали поблизости того места, где должны были. Но я достаточно легко их обнаружил; они подобрались к месту с наилучшим видом на головы, и возможно это лишь игра моего воображения, но мне показалось, что я заметил в глазах Коди искру профессионального интереса.
"Пошли," велел я, "нам пора ехать." Они развернулись и неохотно последовали за мной, но я расслышал как Астор со вздохом пробормотала, "По крайней мере лучше чем дурацкий музей."
Он наблюдал с дальнего края группы собравшейся посмотреть тот же спектакль, тщательно притворяясь просто одним из толпы зевак, ничем не отличаясь от остальных, никем не замеченный. Прийти сюда было рискованно для Наблюдателя – его могли узнать, но он желал испытать судьбу. И конечно, полюбоваться реакцией на свою работу; небольшой порыв тщеславия, который он себе позволил.
К тому же ему было любопытно, что они сделают с оставленной им простенькой зацепкой. Другой был умён – но он пока что проигнорировал её, пройдя совсем рядом, и позволив своим сослуживцам осматривать и фотографировать. Возможно ему следовала бы сделать намёк чуть более очевидным – но у него полно времени всё сделать правильно. Никакой спешки, и важность подготовить другого, чтобы схватить его когда придёт подходящий момент – это перевесило всё остальное.
Наблюдатель немного приблизился, чтобы рассмотреть другого, возможно увидеть какие-то признаки его реакции. Заинтересовался двумя детьми, которых другой привёз с собой. Они не выглядели особенно обеспокоенными зрелищем двух голов. Возможно они привыкли к таким вещам, или…
Нет. Это невозможно.
Перемещаясь с величайшей осторожностью, он двинулся ближе, стараясь прокладывать свой путь через толпу вместе с естественным приливом и отливом зрителей, пока не подошел к желтой ленте так близко к детям как только мог.
И когда мальчик поднял взгляд и их глаза встретились, возможность ошибки была исключена.
На мгновение когда их взгляды встретились, все чувства исчезли под жужжание тёмных крыльев. Мальчик просто стоял там и смотрел на него с узнаванием – не того кто он был, а того чем он являлся, и его маленькие тёмные крылья развевались от панической ярости. Наблюдатель не мог удержаться; он придвинулся ближе, позволив мальчику увидеть его и окружающую его ауру тёмной мощи. Мальчик не показал ни малейшего страха – просто вернул взгляд и продемонстрировал собственную мощь. Затем мальчик отвернулся, взял сестру за руку, и они порысили к другому.
Пора уходить. Дети несомненно укажут на него, а он не хотел, чтобы видели его лицо, пока нет. Он поспешил в машину и поехал прочь, но без малейшего беспокойства. Ничуточки. Вообще то, он радовался больше, чем имел на это право.
Из-за детей, разумеется. Не только потому что они должны сообщить другому о нём и перевести его на несколько небольших шагов ближе к необходимому уровню страха. Но также потому что он действительно любил детей. С ними было замечательно работать, они транслировали такие мощные эмоции, и выделяли достаточно энергии, чтобы перевести ситуацию на высший план.
Дети – это замечательно.
Это начинало становиться действительно приятным.
Какое-то время ему было достаточно ездить в обезьяноподобных вещах и помогать им убивать. Но с каждым простым повторением это становилось всё скучнее, и у НЕГО снова возникло желание чего-то большего. Было какое-то соблазнительное трепыхание чего-то неопределимого в момент убийства; ощущение, что что-то шевельнулось чтобы пробудиться и вновь уснуло, и желание узнать что же это было.
Но как ОНО не старалось, сколько бы обезьяноподобных не сменило, ОНО ни разу не смогло приблизиться к этому ощущению, ни разу не зашло достаточно далеко, чтобы понять его. И это еще больше распаляло ЕГО любопытство.
Шло время, и ОНО снова начало киснуть. Обезьяноподобные были слишком просты, и что бы ОНО с ними не делало, этого было не достаточно. ЕГО начинало возмущать их глупое, бессмысленное, бесконечно однообразное существование. ОНО проникало в них всего раз или два, желая наказать за их тупое, лишенное воображения страдание, и заставляло своего хозяина убивать целые семейства, целые племена себе подобных. А когда все умирали, замечательным намёком было зависнуть вне пределов досягаемости и снова скользнуть в спячку.
ОНО было ужасно расстроено; должен же быть какой-то способ прорваться, обнаружить это неуловимое нечто и сделать его реальным.
И вот наконец обезьяноподобные начали меняться. Изменения нарастали очень медленно, так медленно, что ОНО даже не поняло что происходит, пока процесс не пошёл по накатанной. И вот, в один замечательный день, когда ОНО вступило в нового хозяина, тот встал на задние лапы и, пока ОНО гадало что происходит, спросил, "Кто ты?"
За глубоким потрясением этого момента последовало гораздо более глубокое удовольствие.
ОНО больше не было одиноким.
ГЛАВА 18
ПОЕЗДКА В ТЮРЬМУ ПРОШЛА ГЛАДКО, но если за рулём Дебора, то это просто означало, что никто сильно не пострадал. Она спешила, а она была, прежде всего, копом из Майами, который учился удирать от копов Майами. Это значит, что она считала дорожное движение некой природной жидкостью, и поэтому разрезает поток машин как горячее железо рассекает масло, вклиниваясь в промежутки, которых на самом деле не было, тем самым показывая другим водителям принцип – или езжай или умри.
Коди и Астор, пристёгнутые на заднем сидении, были очень довольны. Они сидели выпрямившись насколько возможно, вытянув шеи, чтобы видеть всё впереди. И что удивительно, Коди даже почти улыбнулся, когда мы едва избежали столкновения с 350-фунтовым мужчиной на мини-байке.
"Включи сирену", потребовала Астор.