— Да! — согласился я, хотел опять его поблагодарить, но он мне не дал.
— Ты не виноват. Это все я.
Тогда я не понял, о чем он, и начинаю понимать лишь теперь, через много-много лет. Мне до сих пор жаль, что я ничего больше не сказал и не сделал, что-нибудь совсем простое, чтобы помочь Гарри уйти в окончательную темноту без тревог; несколько аккуратно продуманных слов, чтобы развеять его сомнения и наполнить синие пустые глаза светом солнца.
Вместе с тем, спустя долгие годы, я понимаю, что таких слов не существует — ни на одном известном мне языке. Декстер — изначально и навсегда вещь в себе, и если Гарри это увидел на закате жизни и испытал последний натиск ужаса и вины… что ж, мне очень жаль, но что тут поделать? Умирая, мы все приходим к болезненному осознанию, и далеко не всегда к осознанию какой-то особой истины… нет, просто приближающийся конец заставляет людей думать, что им открывается некое великое прозрение.
Можете мне поверить — уж я-то знаю, как ведут себя перед смертью. Если бы мне вздумалось записывать все то странное, что я слышал от своих особых товарищей по играм, когда я помогал им преодолеть черту, — получилась бы очень интересная книга.
Да, мне было жаль Гарри. Но что я — юное, неловкое, начинающее чудовище — мог сказать, как облегчить ему уход?
И вот, спустя годы, я увидел тот же самый взгляд у сестры, и меня опять окатила печальная волна беспомощности.
Дебора отвернулась от нас и стала смотреть в окно, а я был способен только растерянно ухмыляться.
— Ради всего святого, — сказала сестра, не поворачивая головы. — Хватит на меня пялиться.
Чатски уселся на стул по ту сторону кровати.
— Она сейчас не в духе, — сообщил он.
— Иди в жопу, — без всякого выражения проговорила Дебс, чуть дернув головой в сторону Чатски.
— Послушай, Декстер знает, где искать того, кто тебя ранил.
Она лишь моргнула.
— Вот… и мы с ним могли бы его поймать… Хотели с тобой посоветоваться, — продолжал Чатски. — Как тебе?
— Как мне? — переспросила Дебора спокойно и горько, посмотрев на нас с такой болью во взгляде, что даже я почувствовал. — Ты правда хочешь знать, каково мне?
— Тише, все хорошо…
— Мне сказали, что я у них на операционном столе умерла, — перебила она. — Так вот, я до сих пор как будто мертвая! Я не знаю, кто я, и зачем, и почему, я просто… — По ее щеке скатилась слеза. Мне стало страшно. — Наверное, он вырезал из меня все самое важное! Я не знаю, вернется ли это все снова!
Дебора опять отвернулась к окну. Мне самому хотелось плакать, а ведь я не такой.
— Я не плачу, ты же знаешь, Деке! Не плачу! — тихо всхлипывала она, а по щеке скатилась новая слеза, по еще влажной дорожке от первой.
— Все хорошо, — повторил Чатски, хотя что уж тут хорошего.
— Мне кажется, что я всю жизнь неправильно жила! — перебила она. — И я не знаю, можно ли теперь быть копом…
— Тебе станет лучше, — обещал ей Чатски. — Просто нужно подождать.
— Поймайте его! — воскликнула она и посмотрела на меня с намеком на свою прежнюю, привычную злость. — Поймай его, Декстер! И сделай то, что должен!
Дебс взглянула мне прямо в глаза, потом снова отвернулась к окну.
— Папа был прав, — прошептала моя сводная сестра.
Глава 30
Так оно и вышло, что на следующий день, рано утром, я оказался в небольшом здании на краю летного поля в Международном аэропорту Майами. Я сжимал в руках паспорт на имя Дэвида Марси, а одет был в наряд, который иначе, чем спортивным костюмом, и не назвать, причем зеленого цвета и с ярко-желтым ремнем. Рядом со мной стоял мой собрат по баптистской церкви и руководитель по миссионерской работе, преподобный Кэмпбел Фрини, в не менее чудовищном наряде и с улыбкой настолько широкой, что она как будто изменила форму его лица и скрыла некоторые шрамы.
На самом деле я не слишком озабочен модными нарядами, но даже у меня есть некоторые базовые понятия о пристойности… однако то, что было на нас надето, просто втаптывало все мои представления в грязь. Я, разумеется, пытался спорить, но преподобный Кайл объяснил мне, что выбора нет.
— Нужно выглядеть как положено, парень, — заявил он, оправляя свою красную спортивную куртку. — Баптисты-миссионеры одеваются именно так.
— Разве нельзя нам побыть пресвитерианцами? — с надеждой спросил я.
Чатски лишь покачал головой.
— Такая уж у нас легенда, придется следовать… И не поминай через слово Иисуса, они так не делают. Просто улыбайся почаще, будь доброжелателен, и все получится. — Он протянул мне еще один листок бумаги. — Вот, письмо из министерства финансов — разрешение поехать на Кубу для миссионерской работы. Не потеряй.