Я вновь оглянулся на два обгоревших тела с новым, неожиданно возникшим уважением. Не было у меня никаких зацепок. Что бы это могло значить? Но раз уж раньше такого не случалось, мне представлялось, что выяснить все — намерение благое.
Эйнджел Батиста-не-родственник ползал на четвереньках по дальней стороне дорожки, очень внимательно изучая нечто, чего я не видел, а потому, признаюсь, и в голову не брал.
— Нашел уже? — спросил я.
— Нашел — что? — отозвался Эйнджел, не поднимая головы.
— Понятия не имею, — признался я. — Только оно тут где-то должно быть.
Он пинцетом вырвал одну-единственную травинку, пристально рассмотрел ее, затем сунул в пластиковый пакетик, продолжая говорить:
— Почему кому-то понадобилось приладить керамическую бычью голову?
— Потому что шоколадная растаяла бы, — ответил я.
Эйнджел кивнул, не глядя на меня:
— Твоя сестра считает, что тут не обошлось без сантерии.
— Вот как! — вырвалось у меня.
Мне такая возможность в голову не пришла, и я ощутил легкий укор, что недодумал. В конце концов, это Майами. Здесь мы на каждом шагу сталкиваемся с чем-то, напоминавшим религиозный ритуал с привлечением голов животных. О сантерии всем нам следовало бы подумать в первую очередь. Афрокубинская религия, сочетавшая в себе анимизм племени йоруба с католицизмом, сантерия была широко распространена в Майами. Принесение животных в жертву и символизм были обычными для ее приверженцев, что объясняло бычьи головы. И хотя исповедовавших сантерию немного, в большинстве семей города имелись одна-две небольшие освященные свечки или бусы из раковин-каури, купленные в магазине «Ботаника». Господствующим по всему городу было такое мнение: даже если сам в это не веришь, от тебя не убудет выказать уважение.
Как уже сказано выше, я должен был сообразить это сразу. Зато моя сводная сестра, ныне сержант убойного отдела полиции, додумалась до этого первой, хотя в нашей семье из нас двоих умным считался я.
У меня на душе полегчало, когда я узнал, что расследование поручено Деборе, а значит, будет сведена к минимуму набившая оскомину тупость. Кроме того, я надеялся, что это позволит ей лучше проводить время. До этого она дни и ночи пестовала своего искалеченного бойфренда Кайла Чацки, который потерял пару второстепенных конечностей в недавней схватке с душевнобольным свободным художником-хирургом. Этот хирург специализировался на том, что превращал человека в визжащую картофелину, и именно этот злодей весьма искусно избавил сержанта Доакса от многих ненужных органов, однако у него не хватило времени покончить с Кайлом, поскольку Дебс приняла это близко к сердцу и, застрелив душку-доктора, посвятила себя восстановлению мужской силы Чацки.
Уверен, она набрала несчетное количество баллов на этическом табло, кто бы ни вел судейство, но, по правде говоря, ее постоянное отсутствие не приносило пользы полицейскому управлению, а еще хуже то, что бедный одинокий Декстер очень остро чувствовал недостаток внимания со стороны единственного живого родственника.
А потому весть, что дело ведет Дебора, была со всех сторон приятной, да вон она и сама стоит на той стороне дорожки, беседуя со своим боссом, капитаном Мэттьюсом: несомненно, снабжает его мелкими боеприпасами для предстоящей войны с журналистами, которые попросту отказывались принимать его благостное изображение произошедшего.
Фургончики прессы уже подтягивались и выплевывали из себя съемочные группы, а те запечатлевали на пленке окружающую местность. Неподалеку пара волкодавов местного эфира, торжественно вцепившись в микрофоны, заунывно вещала о трагедии двух жизней, столь грубо оборванных. Как всегда, мной овладела благоговейная признательность за то, что я живу в свободном обществе, где у прессы есть священное право выносить на экраны вечерних новостей отснятые кадры мертвых людей.
Капитан Мэттьюс мягко пригладил ладонью и без того идеальную прическу, хлопнул Дебору по плечу и отправился толковать с журналистами. А я двинулся к сестре.
Она стояла там, где Мэттьюс ее оставил, вперив взор ему в спину, когда тот вступил в диалог с Риком Сангре, одним из настоящих гуру репортажа, который всегда следовал лозунгу: «Если там льется кровь, новость пойдет первой!»
— Ну, сестренка, с возвращением в реальный мир, — сказал я.
В ответ она кивнула, бросив:
— Гип-гип ура!
— Как себя чувствует Кайл? — поинтересовался я, поскольку воспитание подсказывало, что именно об этом следует спросить.
— Физически? — уточнила она. — Он в полном порядке. Зато его не покидает чувство бесполезности. А вашингтонские засранцы не позволяют ему вернуться к работе.