Мне кажется, что как раз над этим вопросом и задумался Иван Петрович, после того как выслушал ядовитое замечание об огурцах. Но, может быть, я ошибаюсь. Между планирующим отделом Главсовхоза, где работал Иван Петрович, и совхозами была дистанция такого размера, что ни он, ни его начальник даже не представляли, с каким чувством рабочие совхозов готовят парники, сеют, ухаживают и, наконец, собирают урожай. Чувствами плановый отдел не занимался. Творческий порыв, потрепанные нервы, пролитый пот и торжество успешной работы… Ничего этого в номенклатуре планового отдела не числилось и заменялось одним понятием — рабсила.
Пообедал Иван Петрович молча, прочитал свежую газету, затем, как всегда, устроился у окна и взялся за лобзик.
— Надя, а где Николай? — спросил он неожиданно строгим тоном.
— Пошел к приятелю уроки учить.
— А тебе не кажется, что он нас обманывает?
— Коля обманывает?! — удивилась она. — Меня? С какой стати?
— Видишь ли, в чем дело… Если бы он действительно каждый день учил уроки, то получал бы отметки выше двоек…
— У него есть и тройки.
— А ты думаешь, что он не может учиться на четверки и пятерки? Неужели он такой тупой…
— Что значит «тупой»? Коля очень способный мальчик, одаренный, но в школах сейчас такие программы, что можно с ума сойти.
— Но ведь другие дети учатся на пятерки и даже получают золотые медали, — невозмутимо продолжал Иван Петрович.
— А зачем нам золотая медаль? Ну ее!.. Пускай ребенок будет лучше здоровым… А к чему ты завел этот разговор?
— Я думаю о том, что не делаем ли мы ошибки… не слишком ли много воли мы ему даем? По существу, он у нас безнадзорный…
— Не говори глупости! У него есть мать и отец. Не то что у других детей. Как он может быть беспризорным?
— Не беспризорный, а безнадзорный, — поправил Иван Петрович.
— Это все равно! Коля у нас воспитывается свободным. Так и должно быть! Я всегда была за свободу. Когда детям все запрещают, из них воспитываются рабы! Ты хочешь, чтобы он стал рабом? Да?
Иван Петрович понимал, что возражения жены основаны на какой-то неизвестной ему педагогической теории и не решался опровергать передовые идеи, но «новый дух», вселившийся в него после встречи с Угрюмовым, не хотел сразу сдавать позиции.
— Свобода — это, конечно, хорошо, — задумчиво произнес он. — Пускай делает, что ему нравится… Ну, а если ему захочется по карманам шарить? — спросил Иван Петрович и, видя, что жена не поняла, пояснил: — Воровать!
— Да ты в своем уме! — возмутилась Надежда Васильевна. — Как ты смеешь оскорблять своего родного сына!.. Это надо же!
— Подожди, Надюша… Поговорим спокойно. Я совсем не думаю, что он уже ворует. Я только говорю о том, что вдруг ему захочется… Попадет в плохую компанию…
— Да с какой стати ему воровать! Я же даю деньги на эскимо, на кино. Воруют только те, у кого нет денег.
Логика Надежды Васильевны была железная, она легко доказала мужу, что если родители отказывают ребенку в невинных удовольствиях, то тем самым и толкают на путь воровства. К этому она прибавила, что нужно быть очень плохим отцом и совершенно не любить своего ребенка, чтобы возводить на него такие поклепы.
Спорить с Надеждой Васильевной, как видите, было трудно. Иван Петрович терпеливо выслушал все до конца и вернулся к исходному положению.
— Мы с тобой начали говорить о свободе… Мне кажется, Надюша, что ты не совсем верно понимаешь это слово…
— Где уж мне! Я институтов не кончала!
— Свобода — это совсем не значит «делай что хочу»! Человек живет в обществе и должен считаться с другими людьми…
— Например, с тобой! — перебила его Надежда Васильевна. — Ты только о себе и думаешь…
После этого замечания Иван Петрович с грустью посмотрел на жену и прекратил бесполезную дискуссию.
Если читатель думает, что Надежда Васильевна всегда была такой, и в таком духе разговаривала с мужем, то это неверно. В тридцатых годах нашего столетия Надежда Васильевна была прелестным, наивным созданием, восхищавшим не только Ивана Петровича. Звали ее тогда Надюша, Наденька, Наточка и даже Чуточка. Пухлые губки Наденьки произносили такую очаровательную чепуху, что мало кто из молодых людей, окружавших ее, мог остаться равнодушным. У Наденьки было много воздыхателей и поклонников, или как их между собой называли подруги — «ухажеров», но, по воле судьбы и назло своей матери, выбор ее остановился на Иване Петровиче.