Минут пять продолжалось молчание. Вдруг сверху прилетел большой камень и шлепнулся между удилищами.
Иван Петрович поднял голову и увидел на краю откоса трех улыбающихся во весь рот подростков, с туго набитыми портфелями.
— Во какая сыграла! Это наверно щука! — проговорил самый рослый.
— Дяденька, ловите ее!
— Ребята, что вы делаете! Как вам не стыдно! — возмутился Иван Петрович.
— А ты видел? Это вовсе и не мы!
— Я вот вам сейчас уши оборву!
Угроза не произвела никакого впечатления на ребят.
— О-о! Какой нашелся! А ну попробуй! — крикнул рослый, и все засмеялись.
Иван Петрович рассердился. Он встал и сделал было шаг с намерением подняться наверх, но рыбак остановил его.
— Не нужно, товарищ. Не связывайтесь.
— Но ведь это же черт знает что!
— Ничего особенного. Так было, есть и будет. Лучше всего не обращать внимания.
Сверху прилетел еще камень, но сразу же за этим раздался отчаянный вопль. Какой-то рабочий, подошедший сзади и все видевший, схватил озорника за воротник.
— А-а-а… Пусти-и… Чего ты пристаешь… пусти! — орал мальчишка. — Мама-а!
— Я тебе, паршивец, голову оторву! Бездельники…
Мальчишка вырвался, и все трое отбежали на почтительное расстояние.
— А тебе какое дело! Мы тебя не трогаем! — донеслось с набережной.
— Чего ты к ним пристаешь, Максим? — вмешался еще мужской голос. — Пускай играют.
— Какое там играют! Хулиганят! На берегу рыбаки сидят, так они в них камнями кидают.
— Ну и пускай рыбаки сами разбираются.
— Где ж им догнать? Старики.
— А ты не имеешь права! — раздался мальчишеский голос. — Нева не твоя!
— Идите своей дорогой. Вон отсюда!
— Ладно. Оставь их. Дети же… Давай на кран!
После того как прекратилась эта сцена, а школьники ушли, прошло минуты три, прежде чем возобновился разговор.
— Вот она! Смена растет! — со вздохом пробормотал Иван Петрович.
— Это еще цветочки… И не самые худшие. Ягодки впереди, — сразу отозвался рыбак и, помолчав, заключил: — К счастью, я не доживу.
— Вот тебе и раз! — удивился Прохоров. — Где же тут счастье? Что-то я не понял?
Рыбак грустно посмотрел на Ивана Петровича, вытер лоб платком и поправил удочку.
— Счастье в том, что не увижу результатов этой, с позволения сказать, учебно-воспитательной работы. Само собой разумеется, что так не может продолжаться вечно. Спохватятся… Но сколько искалеченных душ останется на шее народа.
Все это рыбак проговорил в сторону Невы, и вся горечь неизвестной Ивану Петровичу обиды упала в воду, но он не мог остаться равнодушным.
— Искалеченные души? — переспросил он. — Извините, я не совсем понял, в каком смысле… кого вы имеете в виду? Школьников? У меня тоже учится сын и я замечаю, что воспитывают его, действительно, не качественно…
Рыбак оглянулся на собеседника, прищурив глаза пристально посмотрел на него, и улыбнулся.
— А школа и не занимается воспитанием, — спокойно возразил он. — Там учат. Так сказать, о-бу-чают!
— Ну как же! Насколько мне известно, им преподают всякие моральные нормы и вообще… У них даже есть воспитательский час.
— Не спорю. Есть. Но все воспитательные средства направлены на то, чтобы повысить процент успеваемости учащихся. У нас принято считать, что, давая детям знания, школа тем самым их воспитывает. Чем лучше ребенок учится, тем он лучше во всех отношениях: честней, смелей, отзывчивей, благородней, добрей, принципиальней. И следовательно — чем выше процент успеваемости, тем лучше учителя, тем правильней работает школа. У нас дело дошло до классов стопроцентной успеваемости…
— Правильно!
— Что правильно?
— Насчет успеваемости — правильно.
— А вы уверены, что знания и убеждения — это одно и то же?
— Да как вам сказать? — подумав, неопределенно протянул Иван Петрович. — Нет, конечно. Это разные понятия.
— Вам не приходилось слышать о высокообразованных, но очень плохих людях: лицемерах, ханжах?
— А как же… Капиталистические пережитки в сознании…
— Великий русский педагог Ушинский говорил, — продолжал рыбак, не слушая Ивана Петровича. — Вздор, что мораль переходит в детей через уста родителей и наставников… Бесконечные моральные проповеди делают негодяев, предупреждая и затрудняя нормальное развитие из собственных своих действий и действий других, которое и есть единственно прочное…
По-видимому, педагогу доставляло удовольствие высказывать такие узкоспециальные мысли. Может быть, он скучал по работе, а тут подвернулся такой внимательный слушатель…