Когда домой вернулась оживленная Надежда Васильевна с чемоданом Ивана Петровича, сын сидел за столом и, сосредоточенно кусая кончик вставочки, решал задачу, а муж, как ни в чем не бывало, выпиливал у окна очередную полочку.
— Ну что! Заждались? Воображаю, что вы тут переживали! Наверно, думали, что я под трамвай попала?
— Ну что ты, Надюша… Я догадался, что ты повезла чемодан.
— Неужели догадался! Как?
— Как только увидел, что его нет.
— Да. Привезла твой. Вот он! — Надежда Васильевна раскрыла чемодан и, с явной гордостью, начала вынимать содержимое. — Все тут: и полотенце, и мыло, и шлепанцы… На письме оказался адрес. Даже два. Туда и обратно, я поехала наугад. И представь себе, Ваня, сразу нашла. Она так обрадовалась! Даже прослезилась от радости. Оказалась такая милая женщина! Усадила меня чай пить… Всю жизнь мне рассказала. И я тоже… Мы с ней подружились. Прекрасная женщина!
— Ну, а кто виноват?
— Представь себе, она заснула в вагоне, а когда подъехали к Пискаревке, спросонок схватила твой чемодан…
— Надюша, не будем мешать Коле, — спохватился Иван Петрович. — У него скоро экзамены, и надо заниматься. Мы с ним немного тут поговорили, и он решил поднажать… Сам!.. Без всякого с моей стороны принуждения.
— Молодец Коленька! Извини, пожалуйста. Сейчас я вас чаем напою…
Между тем, в этот самый момент, неподалеку от дома, где жили Прохоровы, остановилась молодая, красивая женщина, тоже с небольшим чемоданом и, чуть прищурив подкрашенные глаза, стала наблюдать за проходившими по проспекту молодыми людьми определенного стиля. «Прошвырнуться по Бродвею вечерком», как они выражались, было их постоянным, почти обязательным занятием. Шли они медленной, развинченной походкой, лениво поглядывая по сторонам. Один из таких, давно не стриженных кавалеров, с длинным ярким галстуком, обратил внимание на женщину и, повернув голову, процедил сквозь зубы своему спутнику:
— Переведи окуляры влево. Товар…
— Переросток! — презрительно ответил тот, взглянув на Лолу. — Она тебе сигнал подает.
— Мне? — переспросил первый. — Верно — мне. Боб, я торможу.
Молодой человек свернул влево и, наперерез людскому потоку, направился к женщине.
— Хелло, миледи! Я оказался в поле вашего внимания. В чем дело?
— Ты мне нравишься.
— О-о! Польщен.
— И я почти уверена, что ты не откажешь в любезности помочь даме.
— Если я в силах…
— Да, да! Дело совсем пустяковое, — оживленно начала Лола и, взяв длинный конец яркого галстука, подтянула молодого «пижона» к себе поближе. — Мне позарез нужно вызвать одного знакомого из квартиры. Жена у него такая ревнючая, что если узнает про нашу встречу, произойдет невериятный скандал, — передразнивая одну из певичек филармонии, говорила она. — Просто невериятный! Ясно?
— О, да! Это было бы забавно…
— В театре, может быть!.. Слушай, детка. Вопрос серьезный.
— Что я должен сделать, миледи?
— Подняться на третий этаж этого дома, позвонить… кажется, два раза… или три? Там написано. Когда откроют дверь, попроси вызвать на лестницу Ивана Петровича Прохорова. Ясно? Ему ты скажешь, чтобы он срочно спустился на улицу. Сделай таинственное лицо… так! — с последними словами Лола опустила кончики губ и нахмурила брови. — Разыграем немножко! Скажи — вас поджидает под окнами «Пиковая дама». Ясно?.. Больше ничего не объясняй и сейчас же уходи.
— И это все?
— Все, детка!
— А что я буду с этого иметь?
— Все, что пожелаешь! — лукаво ответила Лола, не выпуская галстука. — Я повяжу твою удавку по самой последней моде. Так еще никто из вас не умеет.
— Да! Это интересно! — заулыбался молодой человек. — Повторите, пожалуйста, адрес этого… Прохорова?
Я остановился на этой сценке, чтобы задержать ваше внимание. «Стильные» молодые люди!.. Вам приходилось иногда встречаться на проспектах Ленинграда? Внешний вид, манера держаться, жаргон, повадки их настолько крикливы, что сразу бросаются в глаза и не заметить их — просто невозможно. Убежден, что многие из вас с недоумением провожали их глазами и вслух спрашивали:
— Что это такое? Откуда в нашей среде появились эти «чуваки» и «чувихи», как они себя называют?
Кто может ответить на ваш вопрос? Кандидаты или доктора педагогических наук? Думаю, что нет. Они изучают, главным образом, детей и юношество по литературе прошлых веков, а подобные — непредусмотренные, так сказать, самобытные и не устоявшиеся явления их не касаются. Единственно, что они могут сказать и при этом пожать плечами: «Подражание!»