Политрук и разводящий с тремя красноармейцами ушли, а связист занялся установкой телефона.
— Слышал, Гришин? — сказал Симонов. — В случае чего артиллерию могут вызвать.
— Чего они ее будут вызывать? Это все равно, что из пушки по воробьям стрелять… Вот если б полк перешел границу, ну тогда да.
— Это, знаешь, воевать можно. Помнишь, как-то лейтенант на комсомольском собрании говорил, что в случае войны нам недолго придется держать неприятеля, сразу же подойдут наши. Теперь я это на практике знаю… — говорил Симонов.
Вскоре послышались шаги, и из темноты вынырнул пограничник.
— Товарищ капитан, лейтенант сказал, что мы с противником справимся своими силами.
— Ну, хорошо. Можете идти.
Пограничник откозырял и ушел влево. Капитан стоял, всматриваясь в сторону неприятеля.
— Вы бы присели, товарищ капитан, вон за тот пенек. А то вдруг стрельбу откроют.
— Вы думаете, меня заметят? Нет, они меня за ствол сосенки принимают, а в сосенку стрелять нет смысла… Убитые, раненые есть?
— Не знаю, товарищ капитан… У них-то наверное есть, — шепотом ответил Гришин.
— У них есть… Так… Выходит, что сегодня вы массу народа задержали.
— Как это я?
— Ну как же, они на ваш пост наскочили. Ну, значит, все ваши, — шутливо сказал капитан. — Раньше-то задерживали?
— Нет. Первый раз, товарищ капитан.
— Смотри, — побежали, — зашептал Симонов.
Ночную тишину разорвали винтовочные выстрелы, затакал пулемет. Капитан прилег за пенек, достал из кобуры револьвер и открыл стрельбу по бегущим нарушителям.
Это была последняя попытка уйти из окружения. Диверсанты, отстреливаясь, бежали напролом один за другим к болоту, но, выбежав на высоту, падали и скатывались вниз.
— Ого! Вот пулемет им соли-то сыплет! Кто стреляет? — спросил капитан.
— Яковенко стреляет, — громко ответил Гришин.
— А, земляк стреляет. Знаю.
— Сда-а-аемся!.. — закричал бас.
— Прекратить огонь! — раздался в ответ голос лейтенанта.
Снова наступила тишина. Внизу кто-то стонал протяжно и плаксиво, так стонут не от боли, а от бессильной злобы.
— Будем считать, что конец, — поднимаясь и пряча в кобуру револьвер, промолвил капитан.
— Товарищ капитан, вы меня слышите? — раздался голос лейтенанта.
— Слышу. Продолжайте действовать по своему усмотрению.
— Есть. Киселев! — крикнул лейтенант.
— Я! — ответил из темноты командир отделения.
— Возьмите своих бойцов, спуститесь в лощину, обезоруживайте нарушителей и по два отводите к опушке.
— Есть! — весело ответил голос Киселева.
— Всем остальным смотреть внимательно, — приказал лейтенант.
— Здесь раненых много! — крикнул внизу бас.
— Раненых на грузовик. Сами понесете… Киселев, вы слышите?
— Есть раненых на грузовик. Где он стоит, товарищ лейтенант?
— Там же, на опушке.
Началось разоружение.
Вскоре начальник пришел к четвертому посту.
Капитан говорил по телефону со штабом.
— Точно могу сказать только то, что все кончено. Сдались. Позвонит сам с заставы. Не успел поставить телефон, и уже сматывать… Сматывайте, товарищ связист, — передавая трубку связисту, сказал капитан и поздоровался с лейтенантом.
— Быстро ты с ними разделался… Что это руки у тебя липкие?
Лейтенант достал фонарь и осветил руки.
— Кровь. Ранен? — с тревогой спросил капитан.
— Нет… Это не моя кровь. Один из моих героев сунулся меня спасать, ну и угодил под пулю, пришлось его вытаскивать. Давно здесь?
— Да нет. К шапочному разбору, как говорится. Потери есть? — серьезно спросил капитан.
— Двое ранено.
— У меня машина там, отправляй скорей.
— Они уже на грузовике.
К группе командиров подошел Киселев и доложил, что грузовик с ранеными можно отправлять.
— Заканчивайте операцию, — сказал капитан начальнику заставы, — а я пойду. — И большая фигура капитана растворилась в темноте.
Лейтенант дал дополнительные распоряжения об осмотре местности и ушел отправлять грузовик. На четвертом посту остались часовые.
— Собирай-ка стреляные гильзы, — хозяйственно сказал Гришин, шаря вокруг себя рукой.
— До свету надо подождать — не видно их в траве.
Внизу послышался протяжный стон и голос: