Обиделась старуха, поворчала, но покориться пришлось. Отдала ключи, а вместе с ними и первенство, с указами больше не лезла. Арина стала полной хозяйкой и дом повела образцово.
Думая о подруге, Настя незаметно дошла до деревни. По дороге никого не встретила. Семеновка расположена на холмах. Огородами выходит к речке. Настя решила обойти деревню. Знакомыми тропинками прошла к месту, где перекинуто бревно через речку. Бревно тут. Прислушалась. Тихо в деревне, словно вымерла. Привычно перешла бревно. Теперь деревня видна как на ладони. Через два дома от Арины председатель колхоза, товарищ Вихарев живет. Вместо его дома черная труба от печки торчит. Погорели. В доме Арины дымок, у Насти заколотилось сердце. Неужели застанет подругу? Задами, через огород, прошла к крытому двору. Ворота открыты. Смело юркнула в темноту. Прислушалась. В коровнике похрустывало. Корова жевала сено. Когда глаза привыкли к темноте, осторожно поднялась в сени, спряталась в угол и стала ждать. В доме кто-то был. Настя слышала бульканье, плеск воды. «Никак, стирают?» Долго стояла в темном углу Настя. Никаких других звуков, шагов, голосов — не услышала и отворила дверь.
Посреди комнаты стояла лоханка, над ней наклонилась Арина.
— Настя!
— Ариша!
Подруги крепко обнялись.
— Жива, голубушка. Довелось свидеться. Такая же, даже не похудела, — говорила Арина, тормоша подругу мокрыми руками. — А я-то думала… Господи, чего я только не думала. Твои-то старики здесь, у нас.
— Живые?
— Нет. Мертвые, обгорелые. Опознавать привезли. Что-то задумали немцы. Ой, Настя, худо нам будет. Это все Мельник старается. Ипата он не узнал. Борода сгорела, так его трудно признать. Я по одежде признала.
— Сказала?
— Зачем? Что ты! Сказала, что на Пахомова похож.
— Пахомов помер в дороге.
— Мельник про это не знает… Господи! Ну как же ты вовремя пришла. Я совсем растерянная. Ума лишилась. Думала про тебя, как узнала, что здесь… Хотела к вам на овраг сбегать.
— Пришла бы.
— Нельзя. За мной следят. Ничего не опасайся, — сказала Арина, заметив, что Настя поглядывает по сторонам. — Никого нет. Всех на пожар угнали. Даже ребят — и тех…
— А ты? — спросила Настя.
— Видишь вон, — показала Арина рукой на лоханку. — Велено к вечеру выстирать офицерское белье.
Настя нагнулась к лоханке, ткнула пальцем в горячую мыльную воду. В избе остро пахло хлором.
— Что ты делаешь, Арина! Отживель?[1]
— Да, отживель, — ответила Арина, задорно подпирая руки в бок. — Чище будет.
— Сколько же ты его бухнула. Пропадет белье.
— Пропадет, да не сразу. Я мерку знаю.
Настя поняла замысел подруги. Немецкое белье стиралось с отживелью. Белый порошок быстро отъест все грязные заношенные места. Порция же, которую положила Арина, разъест и ткань. Вряд ли белье доживет до второй стирки. Оно быстро разлезется в клочья.
— Где же ты отживели достала? — спросила Настя, зная, что порошок давно не был в продаже.
— Иван Афанасьевич удружил, он человек запасливый.
Помолчали, не зная о чем начать разговор. Так много всего накопилось. В сенях послышался топот ног. Настя побледнела.
— Ничего, сиди. Помогай стирать. Тебя здесь никто не знает, — зашептала Арина, переходя к лоханке.
Настя быстро скинула платок, растрепала волосы, засучила рукава, схватила с пола грязную рубаху. В дверь постучали.
— Немец! Они вежливые бывают, — усмехнулась Арина и крикнула: — Кто там? Входи.
Дверь скрипнула. На пороге появился немецкий солдат с винтовкой. Виновато улыбаясь, он сделал шаг вперед, поклонился.
— Здра-стуй-те! — раздельно проговорил он.
— По-русски не говорит, — сказала вслух Арина. — Что скажете?
Солдат, все так же улыбаясь, прислонил винтовку к косяку, вытянул руку вперед и, ударив двумя пальцами по ладони, сказал:
— Тук, тук!
Женщины переглянулись.
— Не понимаю. Нихт. Что вам надо? — спросила Арина.
Солдат снова ударил по краю ладони пальцами.
— Тук, тук!
Видя, что женщины не понимают, немец объяснил иначе.
— Кикерики! — сказал он, сделав пальцами кружок.
— А-а! — догадалась Арина. — Вам яиц надо.
— О! Ииц… Да! — радостно замотал головой солдат.
— Придется дать. У меня спрятан десяток. Пускай отвяжется. Если бы тебя не было, Настя, шиш бы на постном масле получил. Пускай бы сам искал, — громко сказала женщина, не стесняясь немца.