Комендант уезда находился на пожаре. С рапортом о случившемся и о принятых мерах послали велосипедиста. По расчетам офицера, связист должен был вернуться часа через два, но наступил обед, а его все не было.
Часовой с северной окраины доложил офицеру, что слышал свист и заметил несколько мелькнувших на опушке леса фигур.
— И какой же вы сделаете вывод, Генрих? — спросил командир.
— Я полагаю, что надо принять меры, — ответил пожилой солдат.
— Какие же меры?
— Усилить посты, поставить пулеметы, ночью спать не раздеваясь. Оружие иметь под рукой…
— Я понял вас, Генрих. Если к тому же вызвать танковую дивизию и самолеты для патрулирования, то и вовсе все будет хорошо, — с улыбкой перебил офицер нахмурившегося солдата. — Помните, что мы в тылу. Никакой рейд русской армии нас не может застать врасплох. Если вы боитесь лесных бандитов, то ведь лес далеко. Из леса они не смеют показать носа, достаточно одного выстрела — и они разбегутся, как стадо газелей, — самоуверенно добавил он. — Вы запомнили, что я вам сказал?
— Запомнил, господин лейтенант, но я все-таки думаю…
— Идите отдыхать, — строго перебил офицер. — Думать буду я. Вы должны только исполнять.
Настя просидела в овине весь день. Через щели следила за мелькавшей по деревне фигуре безногого, бегающими за водой бабами, гуляющими солдатами. Безногого она ненавидела больше, чем немцев. Когда он, припрыгивая, бежал по улице, ее охватывала дрожь, пальцы сами сжимались в кулаки. Ей казалось, что он виновник расстрела. «Предатель. Ладно, смерть тебе будет радостью», — думала Настя.
Пожарный сарай был недалеко от овина. Вокруг него вышагивал часовой. Вновь сменившийся стал ходить вдоль сарая, показываясь то справа, то слева. Третий вообще не ходил. Стоял, прислонившись к тонкой березе.
Настя грызла ногти, стараясь придумать, как выручить заключенных, но в голову ничего путного не приходило. «Надо ждать ночи», — решила она.
В три часа дня офицер вызвал переводчика.
— Какие сведения есть у вас о лесных бандитах? — спросил он у вытянувшегося перед ним навытяжку инвалида. — Кто такой Вихарев?
— Вихарев был здесь председателем сельсовета, господин офицер. Так сказать, местная власть. Он уже получил кое-что по заслугам. Когда победоносная немецкая армия заняла наш район, дом его сожгли. Вы, может быть, заметили пожарище недалеко от магазина. Жену и двоих детей расстреляли. Мельник, то есть погибший староста, знал его хорошо. Между ними была сильная вражда.
— Много у Вихарева людей?
— Не могу знать. Считаю, что немного. Человек двадцать, не больше.
— Чем они вооружены?
— Не могу знать.
— Какие-то слухи ходят среди жителей?..
— Болтают, конечно. Говорят, что несколько автоматов у них имеется… Но, вероятно, без патронов. Охотничьи ружья, ножи, топоры…
— Могут они напасть на мой отряд?
— Что вы, господин офицер. Такой большой отряд, с таким блестящим решительным командиром… Нет. Уверенно могу сказать. Можете быть спокойны, — горячо сказал безногий. — Они нападают в лесу, на дорогах, да и то на мелкие подразделения. Так я слышал.
Офицер задумался. Безногий расправил усы, почтительно кашлянул.
— Господин офицер, разрешите мне идти домой. Я очень устал и голоден. У меня скот без присмотра остался, — робко попросился он.
— Хорошо, до завтра ты свободен. Точно к семи часам утра быть здесь.
— Слушаюсь. Желаю вам всего хорошего, — и, стараясь не стучать, осторожно переставляя костыли, заковылял к двери.
Сумерки сгущались. В деревне наступила тишина. Кое-где в окнах зажглись огоньки. В овине стало совсем темно. Настя решила действовать, но в последнюю минуту вспомнила, что у нее нет никакого оружия. Пошарила руками по утрамбованной земле в надежде найти хоть камень. Прощупала стены в надежде выдернуть жердь. Рука наткнулась на какую-то железину. Оказалось, что это конец сломанной косы, воткнутый между бревен. Из такого куска расчетливый хозяин сделал бы хороший стальной нож или пилу. «Нужна рукоятка, чтоб не порезаться». Сняла чулок, туго обмотала им половину обломка. Крепко зажав самодельный кинжал в левой руке, прильнула к щели. Часовой, прислонившись к березке, напевал под нос грустную тягучую песню. «Надо торопиться. Скоро его сменят. Этот, по-моему, какой-то малахольный». Настя выскользнула из ворот овина. Оглянулась, прислушалась. Как кошка крадется сзади к воробью, моментально замирая, так и Настя приближалась к солдату, останавливаясь и припадая к земле. Пение стало слышнее. Вот он замолчал, вздохнул. «Не дай Бог, оглянется». Прошла минута, и незнакомые слова песни снова донеслись до женщины.