— Много вы знаете! — усмехнувшись, сказал бородатый городовой. — Я полагаю, что никого там нет. Были, да сплыли.
— А следы-то. Видел?
— Ну так что? Следы как следы. Уголь таскают.
— Так-то оно и лучше бы, — проговорил городовой, стоявший у колодца и перебиравший веревку… — Да кто его знает…
В этот момент пристав кончил спускаться.
— Дергает, дергает, — сказал Чураков — Давай, углан!
Вася подошел к колодцу, но, прежде чем спуститься, не выдержал и, зло свергнув глазами, сказал:
— Дураки вы! Болтаете языком и ничего не знаете. Собаки царские!
Такая смелость в первый момент смутила полицейских. Не привыкли они, чтобы с ними так разговаривали.
— Вот и толкуй с ним, — с недоумением сказал один из городовых, когда Вася скрылся в колодце шахты.
— Отца у него повесили, вот он и кидается на всех, — пояснил бородатый.
— Так это Васька Зотов! Отчаянная головушка. У них тут шайка. Сынишка мой их до смерти боится, — сказал толстый городовой.
— Ну, кто следующий? Приготовься! Жига, что ли?.. — предупредил Чураков.
— А что тебе дался Жига! Лезьте! Вон Жуков замерз. Пускай нагреется, — огрызнулся Жига.
— Когда их переловят! Никакого спокоя нет. Ловят, ловят, все не убывает, — со вздохом проговорил один из полицейских.
— Одних поймают, новые придут, — мрачно сказал бородатый.
— Откуда?
— Вырастут. Вон Зотов-то! Слышал? Дай ему в руки винтовку, не задумается, куда стрелять.
— Ну, этому теперь крышка! — заметил усатый. — Типографию показал, стало быть, своих продал. Теперь всё! Раскаялся.
— Под плетью покаешься, — усмехнулся Чураков. — Как на исповеди!
— Ну-у? Бил он его? — спросил бородатый.
— А ты думал как?
Снова задергалась веревка, и очередной городовой, перекрестившись варежкой, начал спускаться.
16. НА ПОВЕРХНОСТИ
Мальчики догнали полицейских, когда те с зажженными фонарями свернули с дороги и, вытянувшись вереницей, уходили в лес.
— Во! — прошептал Карасев, показывая на мелькавшие между деревьев огни.
Дальше идти было опасно, и ребята остановились.
— Карась, а теперь что? — спросил Кузя.
— Теперь?.. Пока подождем. Вот в шахту улезут, тогда лесенку ломать.
Наступило тяжелое молчание. Приближался момент, о котором ребята еще не думали. Сломать лестницу, — значит, лишить людей возможности выбраться из шахты на поверхность собственными силами. “Ну, полиция — это хорошо! Так им и надо! А Вася? Ведь он тоже с ними!” Эта мысль пришла в голову каждому.
— Они его там убьют… — прошептал Сеня.
В этих словах Карасев почувствовал какой-то упрек себе и горячим шепотом заговорил:
— Он сам велел! Понимаешь, сам! Ты думаешь, мне Ваську не жалко? Может, еще жальчей тебя. Ты думаешь как? Это не в игрушки играть. Не то что Кандыбе стекла бить Раз велел… Стало быть, погибай, а делай! Вот…
Слезы перехватили горло, и он не договорил.
Ребята молчали. Только сейчас до их сознания по-настоящему глубоко начинало доходить, что они теряют старшего друга и руководителя, что Вася пошел на гибель и они его больше никогда не увидят.
— Это я виноватый… — вдруг сознался Кузя, и крупные слезы покатились у него из глаз.
— Как ты? — удивился Сеня.
— Я Маруське на ладошке тиснул про царя, а живодер увидел. Лучше бы мне идти вместо Васьки, — прошептал он и шумно вытер нос рукавом кацавейки.
— Голову тебе надо оторвать! — только и нашел что сказать Карасев.
— И то мало! — подтвердил Сеня.
— Конечно, мало, — согласился Кузя.
— Какой-то ты, Кузька, не самостоятельный, — начал было Сеня, но Карасев его остановил:
— Потом. Пора к шахте. Только по тропинке не ходите. Снег скрипучий… Аида!
Стараясь ступать по самому краю дороги, где рыхлый снег не скрипел, ребята осторожно двинулись вперед. Дойдя до тропинки, свернули. Высоко поднимая ноги, затаив дыхание, они медленно приближались к месту. Вот показался свет в проломах вышки, и ребята невольно спрятались за стволом деревьев. Некоторое время они стояли без движения по колено в снегу, напряженно вслушиваясь. Гудели мужские голоса. Васиного голоса слышно не было. Освоившись, Карасев передал валенок Сене и еле слышно шепнул:
— Стойте здесь и ждите, Я подберусь с той стороны…
Затем он для чего-то глубже нахлобучил шапку, туже затянул тряпичный поясок и сгинул в темноте.
Между тем почти все городовые спустились и наверху остались только двое. Жига тянул до самой последней возможности. Под, землей он был всего один раз и запомнил это ощущение на всю жизнь. Наслушавшись рассказов про обвалы, он решил, что подземные ходы годятся только для кротов, что они очень ненадежны и каждую минуту земля может осесть и раздавить всех, кто там находится. О том, что под землей ежедневно работают люди по двенадцати, четырнадцати часов в сутки, он не думал. Жига вообще никогда не думал о других. Десять пудов динамита, да еще и бомбы, о которых сообщил ему по секрету Зотов, довели полицейского до того, что он решился на ослушание, лишь бы не лезть в проклятый колодец.