— Что значит достался? Вещи чужие, их нужно вернуть.
— Да вы с ума сошли! С какой стати! Ой! Не говорите, пожалуйста… а то у меня сердце заходится! — возмутилась соседка и принялась примерять туфли. — Я вижу, вам они велики. Да вы смотрите! Как раз! Мой номер, и совершенно новые. Туфли вы мне, конечно, уступите…
— Ну что вы говорите, Тина! Я же вам сказала, что вещи чужие.
— Нет, вы меня просто смешите, Надежда Васильевна! Что значит чужие, если вы даже не знаете чьи? Это же находка! Трофей! — негодовала и уговаривала Тина. Но Надежда Васильевна ее не слушала.
В коробочке, куда она хотела сложить бусы и клипсы, оказалось распечатанное письмо.
Я думаю, что находкой этого письма можно и закончить главу. Вряд ли Тина может прибавить что-нибудь новое к тому, что уже сказала, но даже если бы и сказала, все равно Надежда Васильевна не станет ее слушать.
23. Шпион-перестраховщик
Сергей Васильевич поджидал Ивана Петровича на лестнице Исполкома и проводил в знакомый кабинет.
— Здравствуйте, Иван Петрович! — приветливо встретил его Угрюмов. — Ну вот… С приездом! А вы загорели! И здорово загорели!
— Да… солнце там, понимаете ли, с утра до вечера. Весеннее.
— Садитесь, пожалуйста, и рассказывайте. Закрой, Сережа, дверь и присоединяйся. Надеюсь, ничего страшного не случилось? — обратился он к Прохорову, когда тот сел в кресло, на котором уже однажды сидел.
То была первая встреча, и была она совсем недавно, но Ивану Петровичу казалось, что прошел, по меньшей мере, год.
— А чего страшного? — пожав плечами, ответил он. — Лично мне ничего не грозило. Сначала, конечно, непривычно как-то… Но потом освоился, и даже, знаете ли, один раз, как сыщик, следил. Спрятался за елками и следил.
— Вот как! — насторожился подполковник.
— Случайно получилось. Шел к Суханову и попал в ельник, а оттуда окна видны… Ну я остановился…
Иван Петрович подробно рассказал о том, как наблюдал за Сухановым, как увидел тайник, а позднее прочитал и заявление шпиона.
Не подозревая о том, как врезалось в памяти содержание этого заявления, он очень точно пересказал, почти процитировал его.
— И знаете, товарищ Угрюмов, мне показалось, что это все искренно и честно написано, — сказал он в заключение. — И сам он произвел на меня тоже… впечатление человека дельного… как бы это сказать?.. Ну, запутался человек! Попал, знаете ли, в такое положение, испугался…
— Почему же он заявление держит у себя?
— Вот об этом я не могу сказать. Не знаю. Скорей всего, что не успел еще… Вы не верите? — спросил Иван Петрович, видя, что подполковник и его помощник с трудом сдерживаются, чтобы не расхохотаться. Ничего смешного в заявлении шпиона он не видел. Наоборот. Там говорилось о тяжелых переживаниях, отчаянии и полном раскаянии.
— А вы верите? — в свою очередь спросил Угрюмов.
— Представьте — да! Если ему дать возможность, я думаю, он может исправиться и искупит свою вину.
— А какая за ним вина? Он вам что-нибудь рассказывал?
— Нет. О своей… как бы это выразиться?.. о шпионской работе вообще избегал говорить. О совхозе говорил. Возмущался… Ну, об этом я вам потом расскажу.
— А вы не помните, какое число стоит на его заявлении? Когда оно написано?
— Число… Дата? — переспросил Иван Петрович, и нахмурился.
— Напрасно думаете, Иван Петрович. Там нет числа.
— Да. Кажется, нет… Стояла подпись и все. Ясно помню… только подпись.
— А знаете почему? Заявление заготовлено на случай провала. Когда мы его арестуем… А ведь это рано или поздно случится… Он будет ссылаться на свое заявление. И тоже скажет, что не успел передать.
— Подумайте! Вот уж никогда бы не догадался. И тут перестраховка! Шпион-перестраховщик! — с таким простодушным изумлением произнес Иван Петрович, что оба чекиста расхохотались.
— Нет, Иван Петрович! Враги очень хитрые!
— Конечно, конечно… — торопливо согласился Прохоров. — Верить им нельзя.
— Почему нельзя? — возразил Угрюмов. — Если они говорят правду, верить можно.
Иван Петрович с удивлением посмотрел на подполковника, подумал и развел руками.
— А черт его не знает, когда он говорит правду?
— Если бы он действительно раскаялся, то никаких заявлений заранее не писал, а просто пришел бы сюда сам и дал показания. Расскажите лучше, что он вам говорил насчет аэродрома?