италистами - тем более, что меньшевик Либерман все это состряпал. Ильич же уверен, что при помощи этих соглашений о смешанных обществах Советы пробивают брешь в капиталистическом окружении, и потому он готов был обойти молчанием некоторые слабые стороны этих соглашений. Оттого, вероятно, он и не счел нужным переводить тексты на русский язык… И он добавил: - Владимир Ильич всегда верен себе… * * * Еще два других государственно-капиталистических предприятия создали мы в связи с экспортом русского леса за границу. Они начали скоро давать положительные результаты. По мере того как развивалось производство Северолеса, мы начали ощущать недостаток в транспорте. Русского торгового флота почти не было. В северных морях торговый флот был по большей части скандинавский. Это были небольшие пароходы, приспособленные к плаванию в Белом море и погрузке леса из малых портов (Кола, Онега, Мезень и др.). Но так как большинство этих пароходных фирм были связаны с лесною промышленностью своих же стран, то нам приходилось встречать противодействие со стороны наших скандинавских конкурентов. Тогда мы решили создать вместе с самой крупной норвежской пароходной фирмой «Бергенское общество» смешанное русско-норвежское общество, в котором норвежцы и советские органы имели бы по 50% акций. Мы поставили себе задачей постройку 15 новых пароходов, специально приспособленных для перевозки леса; вместе с тем наша фирма имела исключительное право фрахтования пароходов для транспорта советского леса. Вся техническая часть была в руках иностранных специалистов. Вскоре появился ряд прекрасных пароходов, построенных во Франции, Германии и Норвегии. Дело очень успешно развивалось. А затем встал большой и трудный вопрос о рациональной организации продажи советского леса за границей, и прежде всего в Англии, которая была и осталась главным потребителем наших лесных товаров. Нужно сказать, что дело это поставлено там довольно своеобразно. Естественным ходом вещей, на протяжении десятков лет, в Англии образовалось несколько крупных фирм, агентов-посредников, которые фактически ведают всем импортом леса и его распределением между покупателями. Это очень большие фирмы, со многими десятками служащих, с большими банковскими связями, кредитами и т. д. Без них ни одна серьезная импортная операция в Англии невозможна. Их положение настолько прочно, что даже правительственные закупочные организации (и в прошлую, и в настоящую войну) отчисляют им определенный агентский процент, хотя, конечно, могли бы обойтись и без их помощи. Пришлось и нам, следовательно, иметь с ними дело. Когда я приехал в первый раз в Лондон, я обратился к одному агенту, которого близко знал в дореволюционные годы по моей работе в лесах Балашова. Тогда этот агент часто бывал в России и, приезжая к нам, проводил у меня много часов. Он и теперь мне очень обрадовался и пригласил к себе на викенд. Дела его шли хорошо, он был одним из виднейших агентов по продаже скандинавского леса в Англии; естественно, он относился к советским планам скептически и даже отрицательно. Когда я предложил ему взять на себя функцию посредничества, он заявил мне: - Я вас очень люблю, г. Либерман, но краденым лесом никогда торговать не буду! А через год, когда наше дело уже было налажено, он начал усиленно просить о включении его в состав наших посредников. Наши агенты долго сопротивлялись, не желая принимать в свою монопольную группу нового компаньона, и говорили мне: - Когда нужно было рисковать, он был в стороне. А теперь он желает присоединиться! Лишь после долгих настояний мне удалось добиться их согласия на предоставление ему агентуры на лес одного маленького мезенского района. Но в свою группу они его принять отказались. К этому времени положение резко изменилось, и агенты не жалели денег на роскошные обеды, с икрой и шампанским, ухаживая за советскими делегатами, с целью получения того или иного представительства. Одна из старинных агентских фирм, которая прежде с пеной у рта говорила о советском лесе, стала через полтора года настойчиво добиваться того, чтобы сделаться одним из наших агентов. К моему удивлению, я получил указания из Москвы, что Лубянка настаивает на включении этой фирмы в число посредников и удивляется, почему она до сих пор не участвует в работе! В Москве еще царило принципиально-отрицательное отношение ко всякого рода посредникам, и многим казалось, что нам удастся обойтись без помощи лондонских агентов. Это было сопротивление людей, не знакомых с практикой лесного экспорта. Чтоб найти выход из трудного положения, мы опять-таки решили создать в Лондоне общество капиталистического типа по продаже советского леса. В этом обществе советским органам принадлежало 50% капитала, а другие пятьдесят процентов были распределены между тремя крупнейшими английскими посредническими фирмами. Такое решение вопроса оказалось очень разумным. Это было, с одной стороны, большой рекламой для советского леса, а, с другой, открывало пути в банки, облегчало покупателям сделки и т. д. В заключение следует отметить, что Северолес создал еще несколько вспомогательных обществ, в том числе общество по операциям со шпицбергенским углем, которым пользовались пароходы, шедшие северным маршрутом. Русско-норвежское пароходное общество было создано перед установлением дипломатических отношений между Россией и Норвегией. Лондонское торговое агентство было создано до дипломатического признания Англией Советской России. Голландское смешанное общество содействовало установлению более нормальных взаимоотношений. Наконец, и первый большой договор о поставке леса во Францию оказался предвестником дипломатического соглашения. Так, наша экономическая организация - государственно-капиталистический Северолес - играла в разных странах также роль политического авангарда, который пробивал первые бреши в блокаде и подготовлял почву для установления более нормальных отношений между СССР и Европой. Но эта деятельность приносила мне не одно лишь удовлетворение, а имела еще и другие менее приятные последствия. Когда «Ллойде Бэнк» впервые согласился открыть нам кредит, он, естественно, поставил условием, чтоб ему было предоставлено право наблюдать за отправкой леса из Архангельска в Англию. Я запросил Москву и получил согласие, а вместе с тем и благодарность за мои успехи. Банк предложил в качестве своего представителя в Архангельске некоего Ейтеса, англичанина, который жил тридцать лет в России и владел там раньше бумажной фабрикой. Его сестра жила в Архангельске; ее муж, Колотилов, бывший прежде видным лесопромышленником, состоял теперь одним из директоров Северолеса. Для своих сношений с Ейтесом банк должен был пользоваться коммерческим кодом, как это всегда принято, для краткого обозначения таких выражений, как, например, такой-то пароход уходит такого-то числа и т. д. Этот код был выработан банком совместно с шифровальным отделом советского полпредства, и тогдашний посол, X. Г. Раковский, дал на него свое согласие. По случаю нашей первой сделки был устроен торжественный завтрак, на котором присутствовали советские представители, с удовлетворением отмечавшие этот новый шаг в деле сближения обеих стран. Ейтес отправился в Россию, и работа пошла гладко. Он несколько лет проработал без всяких препон со стороны «наблюдающих учреждений». Но года через три, когда ГПУ начало сводить счеты со мной, в вину мне был, между прочим, поставлен и господин Ейтес, и его шифр: это, мол, английский шпион ((«агент Интеллидженс Сервис» ), а шифр служит для передачи за границу тайной информации о Советской России. Не помогло мне ни то обстоятельство, что к выработке шифра я никакого отношения не имел, ни то, что всем этим делом заведывало полпредство. Никто не мог оказать мне содействия, так как тех видных коммунистов, которые когда-то благодарили меня телеграммой за соглашение с «Ллойде Бэнк», уже не было на старых постах, Ленин к тому времени умер, а Красин доживал в Лондоне свои последние дни. Прославившийся в подобных делах заведующий экономическим отделом ГПУ, Каценельсон, кроме того, задавал мне - хотя и в дружеской форме - еще и следующие вопросы: - Зачем вы ездили в Лондон на викенд к такому-то лесному брокеру? Спрашивал даже: - Зачем вы так часто меняете костюмы? Это было, впрочем, обычным приемом. Других спрашивали: - Почему ваша жена употребляет так много духов? Вообще-то ГПУ понимало, что служащие, поддерживающие контакт с заграничным миром, должны были держаться и одеваться несколько иначе, чем остальные советские граждане. Разрешалось даже иметь смокинг в этих случаях. Но во всех этих льготах таилась опасность, и все, вплоть до самых видных коммунистов, предвидели, что настанет день, когда за все это с нас «взыщут». Самым наглядным и вместе с тем очень забавным примером этого двойственного отношения был случай с моим начальником Данишевским. Данишевский был старый, заслуженный коммунист; я писал о нем уже выше. В качестве такового, Ленин назначил его, по требованию Троцкого, председателем Северолеса. Человек этот был испытанный в боях, прошедший гражданскую войну, твердый и смелый. Но, выезжая за границу по хозяйственным делам, он не переставал чувствовать на себе пристальный взор ГПУ, несмотря на то, что состоял одно время председателем Реввоентрибуна