Княгиня Л. Г. Дадиан, в прошении об облегчении участи мужа, между прочим, излагает, что Дадиан не по вине понес наказание, так как исследование по поданному на него доносу произведено было Катениным в отсутствие Дадиана, без соблюдения законных форм, поверхностно и пристрастно, и военный суд, имевший поведение принять это исследование основанием к суждению Дадиана, постановил приговор не на основании фактов. А. В. Антонов в записках своих говорит, что действия Катенина, во время производства следствия в полку, были действительно далеко не безупречны: все его усилия были направлены к тому, чтобы добиться показаний не в пользу Дадиана. А. П. Ермолов, которого встретил Антонов у Дадиана в Москве в 1849 году, коснувшись в разговоре катастрофы 24 сентября 1837 года, сказал, указав на Дадиана: «его погубило что? Не донос и не следствие, но ответ Катенина государю. На вопрос государя: «всё ли правда, что написано в доносе на Дадиана?» Катенин отвечал, что, к сожалению, всё правда и всё подтвердилось; «но не смею не сознаться пред вашим величеством — прибавил ловкий следователь — что из участия к Дадиану, как к товарищу, я многое скрыл». Этих слов было достаточно, чтобы погубить Дадиана».
Не эти ли слова и побудили государя императора повелеть судить Дадиана на основании фактов, собранных следствием.
Из всего вышеизложенного явствует, что Катенин сумел дать делу Дадиана особый колорит; но причины, побудившие его так действовать, остались не разъясненными. А. В. Антонов, ссылаясь на некоторые факты, полагает, что они были прямым последствием увольнения в 1836 году в отставку из Эриванского полка родного брата Катенина, о дурном поведении которого и крайне безнравственных поступках Дадиан вынужден был довести до сведения корпусного командира. Предположение это не лишено некоторой доли вероятия. В Пятигорске, в 1870 г., я слышал от одного из жителей Тифлиса, свидетеля события, что самое донесение Гана сделано было по внушению Катенина, и хотя об умерших, по известной поговорке «de mortuis aut bene, aut nihil», принято говорить только хорошее, или ничего не говорить, но я в настоящем деле предпочитаю придержаться перифраза этой поговорки князя В. Ф. Одоевского: «de mortuis seu veritas, seu nihil».
Николай I на саперных работах
По объявлении войны Франции и Англии в 1854 году, признано было необходимым, на случай высадки неприятеля, впереди кронштадских укреплений возвести еще несколько полевых укреплений, и с этой целью на косе, близ купеческой стенки, стали возводить батарею на 60 орудий, люнет на два батальона и редут. Для производства работ выслали учебный саперный батальон и, кроме того, нарядили офицеров от прочих саперных батальонов. Работы начались 20-го марта. Император Николай Павлович приезжал часто и лично наблюдал за производством работ.
Встретив однажды солдата с георгиевским крестом, государь спросил его.
— Где получил крест?
— Под Силистрией, ваше императорское величество, в 1829 году, — отвечал солдат.
— Теперь под Силистрией ваши товарищи, — заметил государь: — а вам выпала честь защищать Петербург, а это стоит Силистрии. Чего бы не дал другой солдат, чтобы сказать впоследствии: я защищал Петербург. Не так ли?
— Так точно, ваше императорское величество, — отвечал солдат — мы это чувствуем; останемся живы, — и детям, и внукам передадим.
Когда батарея была готова и вооружена, Николай Павлович осмотрел ее подробно, нашел в исправности и остался доволен. Обратясь к командовавшему обороной, генерал-лейтенанту Граббе, государь сказал: — а ведь было бы во что, а то есть чем!
Осмотрев редут, император сказал окружавшим его офицерам:
— Если высадка будет, то мы здесь и умереть должны! — Оставляя укрепление, государь сказал солдатам: — смотрите, ребята, не робейте! первая бомба к вам — и я с вами!
Император Николай I в адмиралтействе
В 1838 году, в новом адмиралтействе строился новый корабль «Россия». Император Николай Павлович интересовался работами, и заезжал иногда в адмиралтейство. Однажды летом, он приехал часа в четыре пополудни. Строитель корабля, полковник Александр Андреевич Попов, отправился пообедать, его помощник и другие начальствующие лица тоже разошлись, так что императора встретил один только прапорщик корпуса корабельных инженеров Албенский. Государь поднялся на работы, прошёл и спросил сопровождавшего его офицера: