— Посмотрим, ваше превосходительство, а может быть будет, — ответил Иванов, и вышел из кабинета, весь взволнованный.
— Куда вы? — встретил его правитель канцелярии Еропкин.
— Пойду к военному министру и расскажу ему всё, а если не примет, напишу.
— Успокоитесь, пожалуйста, подите сюда, — и он ввел Иванова в канцелярию, — посидите здесь. Вы видели, генерал разгорячился, но он отходчив, и всё может устроиться.
Немного погодя, пошел он с бумагами к Данзасу и, возвратясь, объявил, Иванову, что он может спокойно отправляться домой, назначение на должность будет сделано.
— А какой ответ мне дать министру, — спросил его Иванов.
— Никакого. Поезжайте домой и ждите приказа.
На другой день, в 7 часов утра, курьер провиантского департамента доставил Иванову приказ об отозвании нижегородского обер-провиантмейстера Ком. по делам службы, в С.-Петербург, и назначении на его место Иванова, и приглашение прибыть в канцелярию департамента к 10 часам утра.
— Ну, что, довольны? — спросил Иванова, при входе в канцелярию, полковник Еропкин.
— Еще бы не быть довольным! — отвечал Иванов, — в два-то года не мало настрадался и наголодался.
— Так вот не угодно ли вам получить подорожную и прогоны на 6 лошадей с пособием 600 рублей.
— Этого мало.
— Как мало?
— Ведь я два с лишним года не получал содержания, проелся и задолжал, мне не выехать.
Еропкин отправился к Данзасу и, возвратясь, сказал:
— Генерал-провиантмейстер приказал еще выдать вам 250 рублей из комнатных сумм.
— Этого мало, — отвечал хладнокровно Иванов, — не выеду.
Еропкин опять пошел к директору и, вернувшись от него, приказал позвать экзекутора.
— Есть у вас остаточные деньги от канцелярских расходов, — спросил он тотчас явившегося экзекутора.
— Есть немного.
— Сколько?
— 180 рублей.
— Принесите! теперь, надеюсь, будет довольно? — спросил он, краснея от гнева, Иванова.
Новый обер-провиантмейстер взял счеты и стал считать перед ним. Вот столько то следует мне за два года и два месяца жалованья, столько то столовых, столько то квартирных, а вы даете только 1030 рублей. С ними я не выеду.
Еропкин третий раз отправился к начальству и, вылетев оттуда бомбой, потребовал смотрителя дома.
— Есть у вас экономия от фуража курьерских лошадей? — спросил он смотрителя и, не дожидаясь ответа, прибавил: — подите принесите что у вас есть.
Смотритель принес 125 рублей.
— Получите, — сказал Еропкин Иванову, — и поезжайте к месту нового служения, безотлагательно. Генерал-провиантмейстер, чтобы не задерживать вас, избавляет вас от труда представляться его превосходительству при отъезде.
— Покорнейше благодарю, — отвечал Иванов, и, откланявшись, отправился.
Но событие это, вероятно, сделалось известным военному министру, так как вскоре после того генерал Данзас был назначен членом генерал-аудиториата, а полковник Еропкин отчислен от должности, с зачислением состоять по армии.
«Блудный Булавин»
В начале семидесятых годов, у одного офицера казачьего полка, квартировавшего в Виленской губернии, жил в услужении некто Илькевич, молодой человек лет 25-ти, среднего роста, плотный, хорошо сложенный и красивый собою. Откуда он родом, какого звания — никто не знал, но он выдавал себя за уроженца Донской области, дворянина, выехавшего из края вследствие дурно сложившихся обстоятельств и вынужденного идти в услужение за неимением другого места. Офицер был доволен своим драбантом, так как он исполнял свои обязанности добросовестно и вел себя хорошо. Он давал ему платье с своего плеча, платил изрядное жалованье и разрешал в свободное время погулять… Илькевич пользовался добротою офицера и позволял себе, выходя гулять, надевать шинель с юнкерскими погонами.
Прошло некоторое время, и казачий полк должен был возвратиться на Дон, на льготу. Офицер хотел взять Илькевича с собою, но он ехать с ним не пожелал и просил рекомендовать его на службу кому-нибудь из местных жителей.
В это время Виленским генерал-губернатором был Потапов, бывший наказный атаман войска донского. Он знал лично офицера, у которого служил Илькевич. При представлении ему пред отъездом на Дон офицера, сей последний был приглашен к нему на обед, во время которого он рассказал о затруднительном положении своего драбанта, передал генералу сочиненную им сказку о его донском происхождении, успел заинтересовать сочувствовавшего всем донцам старика, и просил дать своему протеже какую-нибудь службу.