– Это потому что отец у него грамотный был, – отозвался князь, – не то что я.
– Не кори себя княже. Ты то в походах, то в делах государственных. И сыновья у тебя не так уж и дурны. Просто годков им мало ещё.
– Федор всех их младше, а думает уже как гридень.
– Так он и есть гридень, княже, – Путята улыбался, – понятно, что не дурак.
– Что-то ты не больно опечален смерти Михаила, болярин, – бросил суровый взгляд на своего ближника князь.
– Я своё уже отплакал. Да и он не хотел бы, чтобы мы пустые слезы по нему пускали. Помнишь что он нам тогда сказал?
– Наше время уже вышло, теперь время детей наших, – повторил слова друга Андржей, – да только не пришел их ещё час. Я все ещё жив.
– Ты всех нас переживешь, – сказал Путята, – мне тоже недолго осталось. Мне так жрецы Зайца сказали.
– Языческие колдуны, – скривились губы великого князя.
– Не говори так. Я твоего бога не забижаю, и ты моего не трогай. Это вера предков моих. И твоих, княже, – Путята обиженно насупился, не воин он, разменявший седьмой десяток, а мальчишка, что и десяти весен не встретил.
– Ладно, ладно, – примирительно махнул рукой князь, – только вот не нужно себя раньше времени хоронить.
– А я и не хороню. Как я понял, люб тебе сынка Михаила.
– Люб, – ответил князь, – я бы его за Татьяну бы и выдал. Но не хочет, стервец.
– Наказ отцов?
– Нет. Говорит, не годится он в князья.
– Брешит, – Путята снова расплылся в улыбке, – но неволить тоже не стоит. И что решил делать?
– Пока приближу к себе. Пусть поучится страной управлять. А там может из сынков кто образумится. И это, – он повернулся к гридням, – отправьте человека, пусть найдет Татьяну и велит возвращаться. Замуж ей пора, засиделась в девках. Авось пока приедет, сынок Михаила и образумится.