Тайком от родных Марта обрезала волосы, переоделась в мужское платье и сбежала из дома. Сначала она пряталась в местном соборе, а затем добралась до соседнего города, где провела «день или два». Там, однако, она была узнана, и ее вернули отцу[1128]. После столь одиозной эскапады жизнь девушки превратилась в совершенно невыносимую: она понимала, что навлекла позор не только на себя, но и на всю свою семью, и отныне постоянно, выходя на улицу, скрывала лицо под капюшоном плаща[1129]. К стыду за содеянное, вне всякого сомнения, примешивался и страх за погубленную раз и навсегда репутацию, поскольку самовольный уход из дома молодой (замужней или проживающей с родителями) женщины уже в эпоху Средневековья автоматически приводил к возникновению подозрений в ее склонности к занятиям проституцией. Именно так нередко начинались, к примеру, ведовские процессы, когда обвиняемыми становились дамы легкого поведения, якобы обращавшиеся к колдовству, дабы удержать при себе возлюбленного: об этом свидетельствовала рассмотренная выше история Масет де Рюйи[1130]. Именно так возникло и подозрение в распутном образе жизни в деле Жанны д'Арк; его отвод в ходе ее реабилитации в 1455–1456 гг. потребовал от судей особых усилий[1131]. И именно такой «страшной участи» (mauvaise part) страшилась в свою очередь Марта Броссье, что привело ее, по мнению Анны Шевро, к решению выдать себя за одержимую[1132]. Опасения эти оказались не беспочвенны: очевидно, что слухи о ее – пусть и несостоявшемся – побеге достигли каким-то образом Парижа[1133] и легли в основу записи Пьера де л'Этуаля, с которой мы и начали разговор о прошлом нашей героини[1134].
Любопытно, что и сведения о матери Марты, которая якобы промышляла колдовством (о чем сообщал и де л'Этуаль), также отчасти основывались на вполне реальных фактах. Примерно в то же время, когда наша героиня отважилась на побег, в Роморантене появились сразу три женщины, объявившие себя одержимыми (trois femmes Demoniacles) и обвинившие в своих несчастьях нескольких местных «ведьм»[1135]. Был проведен процесс, результатом которого стал смертный приговор: «ведьм» сожгли на костре, и одержимые сразу же чудесным образом исцелились[1136]. Впрочем, данное обстоятельство не помешало некоторым другим женщинам, «чей разум оказался слаб, как это часто бывает у представительниц нашего пола» (отмечала в своем письме Анна Шевро), также объявить себя околдованными[1137]. Часть из них обратилась за помощью к кюре Роморантена, одна же отправилась в Брюгге к местным капуцинам, которые согласились провести для нее процедуру экзорцизма[1138].
Именно эта ситуация, по мнению Анны, и позволила Марте реализовать свой план. Понимая, что побег из отчего дома полностью погубил ее репутацию и лишил всякой надежды на замужество, она объявила себя одержимой, и этот обман поддержали ее доверчивые родители, которые более всего желали, чтобы соседи забыли о былом позоре их дочери[1139]. Они действительно добились своего: о предосудительном поведении девушки отныне никто не вспоминал. Более того, ее нынешнее состояние (ставшее, по мнению Анны, результатом чтения книг о других случаях одержимости[1140]) принесло семейству Броссье стабильный и достойный доход, поскольку за предсказания, которые якобы давала Марта (или ее демон), они получали деньги[1141]. Правда, пророчества эти касались лишь тех людей, которых наша героиня знала лично, т. е. располагала некоторой информацией об их прошлом и настоящем[1142].
Сама же Марта обрела в какой-то степени ту свободу, о которой она, вероятно, и мечтала, готовя неудавшийся побег: она превратилась в местную знаменитость, и контроль за ней со стороны отца оказался ослаблен. А потому первое, что смогла получить девушка от своего нового статуса, была любовь. Анна Шевро с негодованием передавала епископу подробности романа Марты с местным каноником, который сопровождал возлюбленную в поездках, целовал ее на глазах у всех, спал с ней, обнявшись «щека к щеке», и якобы искренне верил в ее одержимость[1143]. Подобное поведение – как и побег из отчего дома – также вполне могло привести к последующему возникновению слухов о распутном образе жизни Марты. Не освященный церковью союз лишь в редчайших случаях рассматривался как законный брак[1144], на что в свое время справедливо указывала Жанна де Брем, пытаясь отвести обвинения Бридуля де Мезьера[1145]. Если же речь шла о мужчине, официально принесшем обет целибата (например, о канонике), то подобный союз считался обычным сожительством и мог закончиться либо судебным разбирательством, либо вмешательством соседей «супружеской» пары, более строго относившихся к нормам морали[1146]. Что же касается женщины, состоявшей в подобной интимной связи, то ей чаще всего была обеспечена репутация проститутки[1147].
1128
«Et un jour entre les autres, il advent qu'elle se deguisa, couppa ses cheveux, et s'habilla en home, et s'en alla de la Maison de Son Pere et demeura quelque temps dedans l'Eglise de cette ville estant incognue, et se cachant, et enfin… s'en alla, et fust absente un jour ou deux, et finablement fust trouvéë en un bourg, distant de cette ville d'une grande lieüe, et estant recongnue fust ramenéë chez son pere» (Ibid. Fol. 3v-4).
1129
«Et depuis ce temps elle a esté si honteuse, et si faschéë que on ne l'a jamais veüe depuis aller la Teste descouverte; mais estant toujours voiléë d'une Cape» (Ibid. Fol. 4).
1132
«Or cette honte naturelle qu'elle devoit avoir d'avoir faict cette faulte, et ensemble la peur qu'elle avoit que l'on parlast d'elle en mauvaise part, lui ont tant donné de fantasies, et jmprimé tant d'opinions en la teste qu'elle n'avoit gueres de repos en son Esprit comme elle n'a eu depuis» (Pièces concernant Marthe Brossier, de Romorantin. Fol. 4).
1134
См. прим. 2 на с. 333. Мнение американских исследователей о том, что Марта Броссье в связи со своим побегом опасалась исключительно обвинения в занятиях колдовством, не представляется мне убедительным:
1135
«Des sorcieres qu'elles accuserent leur avoir donné le malefice» (Pièces concernant Marthe Brossier, de Romorantin. Fol. 4v).
1136
«Lesdites Sorcieres furent convaincues par la Justice et executéës, et… lesdites possedéës se sont trouvéës deslivréës» (Ibid.).
1137
«Ce qui donna occasion à plusieurs, comme il arrive ordinairement d'avoir opinion d'estre ensorcelléës, et entr'autres à quelques femmes…
1139
«Ladite Marthe entra en cette mesme opinion, ou quoy que ce soit elle le feignist, et estant en cette opinion elle desiroit et prioit que on l'a conjurast. Le pere et la mere trop legers de Croire et cet endroit toutesfois bien aises que cela fust ainsy, affin de couvrir aucunement la faulte de leur fille» (Ibid. Fol. 5v).
1140
«Ils eurent recours audit livre, le quel ils lisoient ordinairement… et luy faisoit lire a elle mesme, l'jnterrogeant suivant les memoires et les demandes qui sont dans leur livre» (Ibid. Fol. 12).
1141
«Et ayant tant fait, et tant gaigné par ce moyen sur la creance de plusieurs ils delibererent d'aller à Orleans» (Ibid. Fol. 9).
1143
«Mais l'on sçait fort bien, qu'elle luy a dit beaucoup de fois la conduisant à Orleans et à autre Part. Baise moy Chanoine et de fait se forçoit de le baiser, et ne pouvoit dormir qu'il n'eust sa joüe sur la Sienne, ou qu'il ne la tinst entre ses bras» (Ibid. Fol. 7).
1144
Речь шла о «внецерковном» браке, который заключался в отсутствие священника и далеко не всегда считался официальным. Собственно, этот вариант был известен еще в римской Античности, но встречался он и значительно позднее: