Ю. Л. Бессмертный успел сделать многое для того, чтобы этот homo privatus стал нам лучше знаком. И дело его, хочется надеяться, живо. Его ученики постарались пойти дальше, предположив и, как кажется, вполне успешно продемонстрировав, что «казусом» может стать не только поведение и(или) мировосприятие отдельного человека. «Казусом» является и текст, созданный им, – сам документ, к какому бы виду или жанру он ни относился и в какую бы эпоху ни появился[1285]. Частные письма, воспоминания, дневники, но также хроники, хозяйственные документы, травелоги, миниатюры и маргиналии на полях рукописей – все эти источники так или иначе несут на себе печать «казусности», нужно лишь уметь ее разглядеть.
Такой взгляд на тексты смещает нас, вне всякого сомнения, из области «чистого» исторического исследования в область практического источниковедения. Не думаю, однако, что подобный поворот следует драматизировать. Напротив, он дает нам по крайней мере одно важное преимущество: он действительно позволяет проблематизировать историю повседневности и частной жизни, играя на противоречии, сравнивая и сталкивая коллективные представления людей прошлого и их индивидуальные стратегии поведения[1286].
Это, впрочем, не означает, что изучать такие вопросы с позиций микроистории значительно легче, нежели создавать «большой нарратив». Казуса без контекста не существует[1287]: только на общем фоне, зная многое о традициях и обычаях наших предков, мы можем судить о ком-то из них как о предприимчивых, хитрых или просто очень особенных людях, имевших собственные представления о жизни и/или отважившихся на изменения в ней. И точно так же без знания контекста мы не можем в полной мере оценить уникальную информацию источников, без которой мы легко могли бы обойтись на пути к генерализирующим обобщениям.
Мы не смогли бы, к примеру, по достоинству оценить наглость и самоуверенность Колетт Ла Бюкет, не знай мы биографии ее бывшего возлюбленного, Жана Ле Мерсье, и того, насколько важной в данном случае оказалась его непосредственная близость к персоне французского короля. Мы совершенно точно упустили бы из виду вскользь упомянутые Пьером де л'Этуалем слухи о занятиях Марты Броссье проституцией, которые в результате позволили нам связать ее личную историю, начавшуюся в Роморантене, с историей ее шумного «успеха» в Париже, не располагай мы информацией о традиционном отношении к одинокой молодой женщине, бытовавшем во французском обществе Средних веков и Нового времени. По той же самой причине мы бы сочли довольно банальными жалобы Масет де Рюйи на ее неудавшуюся семейную жизнь, а также рассуждения анонимного Парижского горожанина о предполагаемых связях королевского прево столицы Амбруаза де Лоре с местными проститутками. Мы бы восприняли как очередной исторический анекдот все россказни о «предательстве» Гийома де Флави, распространяемые авторами XVI–XIX вв., если бы не понимали, как в действительности появились эти выдумки и на каких реальных событиях из жизни бравого капитана Компьеня они основывались. Мы бы не заметили абсолютно невинное, на первый взгляд, сообщение отца Ришара о бракосочетании Маргариты Ле Петур, состоявшемся якобы в стенах тюрьмы, не располагай мы сведениями об исключительной популярности обычая «свадьбы под виселицей» во Французском королевстве и его колониях.
Не повторяющаяся ни в каком ином тексте информация одного конкретного источника обретает, таким образом, совершенно особую ценность только в том случае, если мы в состоянии оценить эту ее уникальность на более общем фоне, если можем выделить ее из контекста и понять, о чем она нам говорит. Как следствие, малое количество сведений о том или ином персонаже прошлого, отчасти и превращающее его случай в казус, далеко не всегда играет историку на руку. Мы убедились в этом на примере историй Раймона Дюрана, Джона Райкнера, Колетт Ла Бюкет и отчасти Масет де Рюйи. В рассказах о них нам приходилось опираться на единичные дела, происходящие из архивов Парижа и Лондона и не имеющие ни начала, ни конца: нам не удалось прочесть показаний всех действующих лиц этих уголовных расследований, мы не узнали всех подробностей существования наших героев до того, как они оказались в суде, и уж тем более нам остается лишь догадываться о том, как сложилась их судьба после. А потому те версии их историй, которые я предложила выше, являются не только фрагментарными, но и весьма условными, возможно, не учитывающими каких-то важных обстоятельств, которые навсегда канули во тьму веков.
1285
Подробнее о данном направлении исследований см.:
1286
1287
«[Микроистория] не склонна отринуть всякую абстракцию: малозаметные признаки или отдельные казусы могут содействовать выявлению более общих феноменов» (