История эта, однако, никакими средневековыми источниками не подтверждалась[333].
Весьма популярными и, по-видимому, тоже выдуманными являлись спекуляции бургундских и английских авторов XV–XVI вв. на тему штурма Парижа, предпринятого 8 сентября 1429 г., в ходе Столетней войны, французскими войсками под предводительством Жанны д'Арк. Желая подчеркнуть незаконные претензии Карла VII (1403–1461) на столицу королевства (а также узурпаторский характер его власти в целом), Ангерран де Монстреле, Эдвард Холл и Ричард Графтон смаковали подробности неудачной военной операции, уделяя особое внимание тому обстоятельству, что Жанна, получив ранение, якобы упала с крепостной стены в ров и целый день провалялась там в грязи и помоях под задом осла[334]. Именно эта апокрифическая история, вкупе с явными заимствованиями из упоминавшегося выше Апулея, впоследствии легла в основу «Орлеанской девственницы» Вольтера, чья трактовка образа национальной французской героини вызвала не только литературный и политический скандал во Франции, но и послужила своеобразным толчком для начала процесса канонизации Жанны д'Арк[335].
И все же не стоит забывать о том, что первоначальный смысл «прогулки на осле» сводился к наказанию за адюльтер не только любовника неверной супруги, но часто и ее самой. Как отмечала О. М. Фрейденберг,
выражение «шествовать на осле» имеет значение по-гречески, как неожиданно поясняет античный глоссарий, определенного термина – «совокупляться с ослом», и, таким образом, женщину-«онобату» следует понимать не как «шествующую на осле», но как «оплодотворенную ослом», «сходящуюся с ослом»[336].
Осел, вне всякого сомнения, являлся в греческой культуре фаллическим животным. Похожие культы существовали также на Крите, в древней Индии, в Малой Азии, во Фригии, в Египте и у древних семитов[337]. В Античности имели хождение многочисленные мифы весьма непристойного содержания, главным героем которых выступало именно это животное. Осел был одним из участников «маскарадов», связанных с культом Диониса[338], – так называемых фаллогогий, главной отличительной чертой которых был торжественный вынос фаллоса:
Ведь именно Мелампод познакомил эллинов с именем Диониса, с его праздником и фаллическими шествиями. Конечно, он посвятил их не во все подробности культа Диониса, и только мудрецы, прибывшие впоследствии, полнее разъяснили им [значение культа]. Впрочем, фаллос, который носят на праздничном шествии в честь Диониса, ввел уже Мелампод, и от него у эллинов пошел этот обычай[339].
Осел символизировал также плодородие, был связан с культом хлеба, винограда и любых иных плодов, приносимых землей. Он почитался и как первый помощник беременных и рожениц: его копыто якобы способствовало внутриутробному развитию плода и помогало при родах, а повешенный в саду череп ослицы способствовал оплодотворению[340].
В метафорическом совокуплении с ослом заключалась и символика «прогулки»: подобное унижение прелюбодейки предшествовало ее изгнанию из полиса, лишению прав гражданства. Виновная в адюльтере преступница переставала, таким образом, быть членом сообщества. Когда же «прогулкой» наказывался мужчина, он, во-первых, уподоблялся женщине, а во-вторых, подвергался диффамации и также лишался статуса полноценного гражданина. Этот символический смысл azouade подтверждался и другими вариантами наказания за прелюбодеяние, применяемыми в греческих полисах и рассмотренными выше: пробежкой по улицам города, насильственной эпиляцией или процедурой ῥαφανιδωθῇ. Любой представитель сильного пола, принужденный к «прогулке на осле», всегда, вне зависимости от обстоятельств, символически обращался в женщину. Именно это «превращение» имел в виду автор жития преподобного Авраамия, отмечавший, что святого катали на осле, обув в женские сандалии: «Муки злы наведу на тя и на пезеи ослятице всажжен будеши без седалища в сандалья женская червленнаа обвуен будеши»[341]. То же уточнение содержалось в жизнеописании св. Бидзина Чолокашвили, одетого шахом Аббасом в «женское платье»[342].
Таким образом, общий символический смысл ритуала сохранялся и в тех случаях, когда речь шла об «обычном» адюльтере, и когда преступника обвиняли в политической измене, и когда – как в случае со святыми и юродивыми – дело касалось явной или мнимой измены религиозному призванию. Все общественные институты, нарушение устоев которых наказывалось «прогулкой на осле», функционировали, с точки зрения современников, по одной и той же схеме, что, собственно, и делало столь значимым и вообще возможным использование одинакового ритуала наказания. Все они рассматривались как священный союз, как брак, заключенный между мужчиной и женщиной, правителем и его городом (страной), священником и самой церковью[343]. Соответственно, любое политическое предательство или духовное искушение воспринимались аналогично измене физической.
335
Подробнее см.:
343
Подробнее о данном символическом значении брака см.:
Исследования по структуре текста. М., 1987. С. 121–132;
Женщина-город в библейской эсхатологии // Франк-Каменецкий И. Г. Колесница Иеговы. М., 2004. С. 224–236;