По причине нашего полного королевского права, [а также] в связи с нашим счастливым прибытием [в город] мы постановляем освободить всех заключенных, содержащихся во всех [без исключения] тюрьмах и арестованных за любые преступления, совершенные в нашем королевстве[387].
Вполне возможно, что своим происхождением традиция «свадьбы под виселицей» была обязана всем трем источникам: влиянию и германского обычая, и церковных установлений, и практики королевского помилования. Вместе с тем, как мне кажется, мы в состоянии проследить, откуда в континентальную Европу в принципе пришла правовая норма, предполагавшая брак между мужчиной и обесчещенной им девицей и зафиксированная впервые в Lex Ribuaria.
Как известно, закон рипуарских франков создавался постепенно, с VI по VIII в., и регламентировал повседневную жизнь подданных королевства Австразии. Его возникновение, таким образом, относилось по большей части к правлению Дагоберта I (629–639), а вернее – к тому времени, когда правитель франков поставил королем Австразии своего старшего сына Сигиберта, т. е. к 30-м гг. VII в. Текст памятника исследователи условно делят на три части, первые две из которых признаются наиболее древними[388]. Именно сюда оказался включен пассаж о возможном браке между насильником и его жертвой: ему был посвящен § 18 главы 61. И хотя считается, что ранние установления Lex Ribuaria во многом опирались на Lex salica, сравнение двух источников не подтверждает заимствование интересующей нас нормы.
В законе салических франков ни слова не говорилось о выборе между мечом и веретеном. Здесь имелось лишь весьма туманное указание на случаи похищения: если «свободная девушка добровольно последует за рабом, она лишается своей свободы», «свободный, взявший чужую рабыню, несет то же самое наказание»[389]. Что же касается преступлений на сексуальной почве, то и в этих параграфах Lex salica не сообщала ничего о возможности заключения договора между истцами и ответчиками[390]. Таким образом, столь любопытная правовая норма, как выбор между мечом и веретеном, совершаемый самой жертвой изнасилования с согласия ее родных, стала, вероятно, результатом творчества легистов непосредственно из окружения Дагоберта I и явилась отзвуком некоего неписаного обычая, известного по более ранней повседневной практике рипуарских франков.
Важно при этом отметить, что использованные в Lex Ribuaria для указания на меч и веретено термины обладали совершенно недвусмысленными сексуальными коннотациями. Spado означал прежде всего скопца[391], и смерть насильника, таким образом, приравнивалась в правовом отношении к его кастрации: с точки зрения составителей законов, эти наказания являлись равноценными. Что же касается cunnus, то этим словом описывался прежде всего женский половой орган или же распутная женщина[392]. Иными словами, интересующий нас пассаж прозрачно намекал, что даже выбрав веретено и став законной супругой своего обидчика, обесчещенная девица приобретала вместе с тем репутацию проститутки.
Именно такой смысл был, в частности, заложен в рассказ анонимного автора «Книги предательств Франции, совершенных против Бургундского дома», созданной после 1464 г. и носившей ярко выраженную пробургундскую направленность. По сути сочинение это представляло собой хронику сложных отношений, в которых пребывали королевство и герцогство в период Столетней войны, а потому большое внимание оказалось здесь уделено фигуре Жанны д'Арк. В трактовке ее образа, безусловно, чувствовалось сильное влияние хроники Ангеррана де Монстреле[393], однако один пассаж выделялся особо. По всей видимости, он был полностью выдуман автором «Книги предательств», поскольку ни в одном ином источнике первой половины XV в. ничего похожего не встречалось.
Аноним сообщал своим читателям о ненависти, которую испытывали к Жанне д'Арк ее противники и которую всячески пытались ей продемонстрировать. Они обзывали ее, рассказывали всяческие небылицы о ее прошлом, а некий английский капитан, прослышав об успехах Девы, приказал изготовить для своего войска совершенно особый штандарт. Его белое поле было покрыто изображениями пустых коклюшек, а в середине красовалась прялка со льном, с которой свисало веретено. По краю же полотнища шли вышитые золотом слова: «Иди [к нам], красавица!». По мнению автора, эта фраза означала, что англичане «вновь засадят Жанну за пряжу – как они и поступили, послав ее на костер в Руане и обратив в пепел»[394].
390
«Если же свободный явно вступит в брак с чужой рабыней, он и сам вместе с ней должен стать рабом. Равным образом и свободная, если вступит в брак с чужим рабом, должна стать рабыней» (Там же. Гл. 25. § 5–6).
393
Так, автор «Книги о предательствах Франции» вслед за официальным историографом герцогов Бургундских писал о том, что Жанна выросла в трактире, который содержал ее отец. Именно там она познакомилась с солдатами, научившими ее держаться в седле и управляться с различными видами оружия: Le Livre des trahisons de la France envers la maison de Bourgogne // Chroniques relatives à l'histoire de la Belgique sous la domination des ducs de Bourgogne / Publ. par K. de Lettenhove. Bruxelles, 1873. P. 1–258, здесь Р. 197. Ср. тот же пассаж в «Хронике» Монстреле: Chronique d'Enguerran de Monstrelet. T. 4. Р. 314.
394
«Et estoit le dit estendart pareil à ses draps tout fin blanc, et ou large avoit une quenouille chargie de lin, ouquel il pendoit ung fuseau demi chargié de fille, et tout au long fusées et fuseaux tous wis semés et ung escript de finne lettre d'or qui disoit: „Or viengne la belle!“ en luy signifiant qu'ils luy donneroient à filler comme ils firent, car sur le marchiet de Rouen ils le firent ardoire en pouldre et en cendres» (Le Livre des trahisons de la France. P. 198).