От якобы низкого происхождения Бланш д'Овербрюк братья де Флави в своих аргументах логично переходили к ее повседневным привычкам. С их точки зрения, капитан Компьеня так и не смог привить жене манеры истинной дамы[963]: она сквернословила, любила выпить, не умела себя вести за столом и даже пи2сала стоя, как мужчина, чем весьма смущала гостей и прислугу[964]. Они также настаивали, что убийство их брата являлось предумышленным и было спланировано Бланш и ее слугами – бастардом д'Орбанда и цирюльником Жаном Бокийоном – «более года назад»[965]. Сначала они попытались отравить Гийома, и тот действительно серьезно заболел, но не умер[966]. Тогда заговорщики решили действовать наверняка. В ночь на 9 марта 1449 г., когда де Флави отправился спать, Бланш осталась в его комнате[967]. Именно она открыла дверь своим сообщникам и положила на лицо супруга заранее припасенную подушку, чтобы задушить его. Бастард несколько раз ударил хозяина поленом по голове, а затем перерезал ему горло ножом[968].
Сложно сказать, насколько система доказательств, избранная Шарлем и Гектором де Флави, и их версия событий основывались на реальных фактах. Как мы уже знаем, обвинение жены в том, что она отравила опостылевшего супруга, являлось для периода позднего Средневековья практически «классическим», однако далеко не всегда соответствовало действительности: достаточно вспомнить рассмотренную выше историю «проститутки» и «ведьмы» Масет де Рюйи[969]. И хотя ее дело стало предметом уголовного разбирательства в королевском суде Шатле, судьям Парижского парламента, вероятно, также хорошо были известны излюбленные доводы сторон в подобных случаях. А потому, несмотря на всю тяжесть предъявленных обвинений, уже 15 июля 1449 г. Бланш д'Овербрюк смогла получить королевское письмо о помиловании[970].
Вполне естественно, что ратификации этого документа в парламенте яростно воспротивились братья де Флави, 31 июля 1449 г. оспорившие его законность. Однако даже к этому моменту адвокат истцов, мэтр Пуаньян, и королевский прокурор Барбен так и не сумели прийти к единому мнению относительно всех тонкостей рассматриваемого дела. В частности, они не смогли договориться по вопросу о приговоре, которого следовало добиваться для Бланш. При этом, в отличие от Бридуля де Мезьера, презревшего все существующие нормы права и требовавшего личного участия в наказании собственной жены, Жанны де Брем, в данном случае судебные чиновники явно опирались на законодательную базу. Тем не менее, ее несовершенство и внутренняя противоречивость, т. е. отсутствие строгой зависимости между конкретным типом преступления и последующим приговором, о чем я уже упоминала ранее, привели к печальным для истцов результатам. Если мэтр Пуаньян предлагал ограничиться публичным покаянием, которое Бланш принесла бы в замке Нель, строительством двух часовен за упокой души Гийома де Флави, частичной конфискацией имущества и штрафом в две тысячи ливров[971], то мэтр Барбен настаивал на более строгом наказании. Он требовал, чтобы Бланш была приговорена к смертной казни и конфискации всего имущества или – «по крайней мере» (au moins) – к штрафу в 50 тысяч ливров, запрету носить траур по мужу и навечному заточению в монастырь «на хлеб и воду». По его мнению, ей также следовало запретить впредь выходить замуж, поскольку «она этого не достойна» (car elle en est indigne)[972].
Отсутствие единого мнения по данному вопросу, как мне представляется, весьма облегчило дальнейшую судьбу Бланш д'Овербрюк. Седьмого августа 1449 г. она смогла получить второе письмо о помиловании и представила его на утверждение в Парижский парламент, который передал документ на личное рассмотрение короля. Четырнадцатого ноября 1450 г. Карл VII окончательно помиловал супругу капитана Компьеня и запретил проводить новые слушания по этому делу[973]. Бланш вышла на свободу, потеряв лишь опеку над собственным сыном, которая поручалась отныне Шарлю де Флави. Обратившиеся в бегство сразу после совершенного злодеяния Жан Бокийон и бастард д'Орбанда официально объявлялись умершими[974], и хотя в 1455 г. парламент выпустил новый приказ об их аресте[975], найти их так и не удалось. Что же касается Пьера де Лувена, не принимавшего непосредственного участия в убийстве, то он также был оправдан[976]: уже в октябре 1449 г. он участвовал в осаде Руана королевскими войсками[977], а в 1451 г. король лично возвел его в ранг шевалье[978].
966
«Et par conspiracion faicte entre culx ledit barbier, qui avoit acoustumé mectre ou nez de Flavy, ou il avait mal, tentes oinctes d'oignemens appropriez a ladicte maladie, oigny lesdictes tentes, environ deux ou troys jours avant la mort, d'oignemens contraires a icelle maladie; et tantost apres le visage lui enfla et en fut tres fort malade» (Ibid.).
968
«Et elle print un origlier et le mist sur le visage dudit Flavy qui dormoit; et ledit bastard monta sur icellui Flavy pour l'etouffer et lui donna dudit baston sur la teste… Et apres icellui bastard frappa d'un сousteau Flavy parmy le coul, tellement qu'il le tua» (Ibid. P. 240–241).
970
973
«Et imposa silence le feu roy de sa bouche a son procureur, en son grand conseil, en presence des seigneurs de son sang» (Ibid. P. 262).
978
«Et combien qu'il ne fut issu de bien hault lieu, sy estoit-il fort aimé du Roy, pour sa vaillance et bonne conduitte, et par ce que long temps l'avoit servy en ses guerres et grans affaires» (Chronique de Mathieu d'Escouchy. Т. 1. Р. 147).