— Еще два алтына, — сказала Демьяниха.
— Жаба! — гневно сказал Филька. — Жаба! Креста на тебе нет!
— На мне есть, это ты свой пропил, — дерзко ответила Демьяниха и подмигнула Маркелу.
Маркел покраснел.
— Давай, давай! — сказал Филька. — Скоро темно станет!
Маркел надел черный полушубок, нахлобучил шапку и повернулся к Демьянихе. Демьяниха сказала:
— Сокол соколом!
— Жаба! — сказал Филька.
— Молчи, пес! — ответила Демьяниха.
Маркел развернулся уходить.
— А на посошок?! — воскликнул Филька.
— Как господин прикажет, — сказала Демьяниха.
Маркел посмотрел на Фильку, ему стало его жаль, и он сказал:
— Только по одной, по маленькой.
Филька аж весь зарделся! Демьяниха опять ушла за печь, а после вышла с двумя шкаликами и с хлебом, зажатым под мышкой. Филька и Маркел взяли по шкалику и выпили. После Филька достал у Демьянихи хлеб, переломил его и, отдав больший кусок Маркелу, сказал:
— Ну, все, у нас дела. К ночи вернемся, если Бог даст.
И они пошли к двери, жуя хлеб на ходу.
Когда они сошли с крыльца, Филька схватил Маркела за рукав. Маркел остановился. Филька сказал очень сердито:
— Это моя баба! Ты с ней не очень-то!
— А я разве чего? — спросил Маркел, дожевывая хлеб. — Я ничего. Это она сама.
— А ты дай ей в морду! — гневно сказал Филька. — Скажи, что я велел!
— Ты кому это велел, мне, что ли? — строго спросил Маркел.
— А что?! — задиристо спросил Филька.
— А то! — сказал Маркел. — Если она твоя, так сам ее учи.
И развернулся, и пошел. Филька поспешил за ним и на ходу продолжил:
— Какая она ядовитая, если бы ты только знал. А какая вороватая! Придешь к ней, стучишь, стучишь, а дверь на запоре. Как будто там нет никого. А за дверью слышно: шу-шу-шу!
Маркел остановился и строго посмотрел на Фильку. Потом сказал:
— Государь преставился. Дядю Трофима убили. А тебе все эта баба на уме!
Филька обиженно молчал. Маркел продолжил:
— Я знаю, за что убили дядю Трофима. Ходил он вчера в одно место… — И быстро спросил: — Знаешь, куда?
— Нет, — сказал Филька. — А что?
— Так, ничего, — сказал Маркел. Помолчал, а потом осторожно спросил: — А знаешь, кто такой боярин Ададуров?
— Не боярин, а думный дворянин, — сказал Филька. — Этого я очень даже знаю. Царь его в последний год крепко жаловал, к себе приблизил. Зато сейчас ему будет несладко. Так всегда бывает, если…
— Не каркай! — перебил Маркел. Филька насупился. Маркел опять спросил: — Где мне его сейчас найти?
— Во дворце, где же еще, — ответил Филька. — Но мне во дворец сегодня ходу нет. Слова не знаю.
— Пойдешь со мной, — сказал Маркел. — Я знаю.
Они развернулись и пошли. Маркел шел и думал: надо идти и самому искать, брехал пес Шкандыбин, ничем он ему не поможет, никого искать не станет! Да и как ему искать, если сам же подослал?! Вот он и мутит воду, сулит что ни попадя, а у самого только одно на уме: чтобы ты никуда не ходил, сидел на месте, под ногами у него не путался. Ну а даже сядь и посиди, а князь Семен завтра спросит, он же обещал спросить: ну, что, холоп, узнал чего? А, не узнал! А к Ефрему его! Вот тут и побежишь. Да, и опять же, как же так, дядю Трофима убили, и как же теперь это спустить кому-то?! Дядя Трофим, и тут Маркел перекрестился, ты, дядя Трофим, не гневайся, я этого дела не брошу, вот тебе крест на этом! Да и я кое-что уже узнал! Шкандыбин, дурень, проболтался, сказал, что ты ходил в Китай-город. Но, правда, Китай-город — это ого-го, это как десять Рославлей, нет, даже больше, потому что я в Рославле каждый угол, каждую подворотню знаю, а здесь я, как в диком лесу, буду искать-плутать, а у кого дорогу спрашивать? Никого я здесь не знаю! Ну, разве только Ададурова, ты же меня к нему водил. А вот теперь я к нему приду и скажу, что мне можно верить, что ты же сам ему вчера сказал, что я после того, когда тебя убьют, возьму это дело. И вот дядю Трофима убили, все получилось, как он обещал…
Тьфу! Обещал! Подумается же! Маркел опять перекрестился и увидел, что они уже подошли к князя Семена воротам. Стоявшие при тех воротах сторожа открыли их сразу, без лишних вопросов. Даже еще предупредили:
— Смотрите в оба. Стрельцы нынче крепко лютуют. Хватают всех подряд.
— Нас не схватят, — сказал Филька. — Нам близко.
Они вышли со двора, быстро перешли через дорогу и подошли к двойным Куретным проездным воротам царского дворца. А там уже даже с этой, то есть с наружной стороны первых ворот стояли стрельцы. Один из них грозно спросил:
— Куда прете? Кто такие?
— Государевы люди, — ответил Маркел.
— Все мы государевы, — сказал стрелец.
— Все-то все, — согласился Маркел, — но одни больше, а другие меньше. — И тут же прибавил: — Ладога! — И ткнул стрельцу овчинку. И еще сказал: — Этот со мной.
— Копорье…
Перед ними хоть и нехотя, но расступились. Маркел шагнул вперед и постучал в калитку. В калитке открылось окошко. Маркел сунул в него овчинку, еще раз сказал «Ладога», их пропустили, и они вошли в калитку. За ней было темным-темно. Но они дальше, ко вторым воротам не пошли, а свернули в сторону, к стене. Там Филька на ощупь нашел маленькую дверь, дернул ее, но она оказалась закрытой. Тогда Филька осторожно постучал в нее и таким же осторожным голосом позвал:
— Михайлушко!
20
Дверь медленно открылась. За ней было совсем темно. Но слышно было хорошо, как Михайлушко сказал входить. Они вошли в ту дверь, и она сразу закрылась. Маркел осмотрелся. Вокруг было темно, только в одном углу едва теплилась лампадка, а над ней была видна маленькая иконка Николы Чудотворца. Маркел перекрестился на иконку.
А Филька уже о чем-то шептался с Михайлушком. Их было уже немного видно. Михайлушко, как и Филька, тоже был низкорослый и тощий, а еще он был седой, и это все, что рассмотрел Маркел. А Филька продолжал шептать. После Филька замолчал и зашептал Михайлушко. Но он шептал очень недолго. Филька, его выслушав, кратко кивнул и, повернувшись к Маркелу, сказал:
— Непростые у них времена. Меня с тобой не пропустят. Если хочешь, поведет Михайлушко.
Маркел посмотрел на Михайлушка. Того было почти не видно, такая там была темень. Маркел усмехнулся и подумал, что мало ли что у него на уме. Но, правда, тут же подумал, что если бы его хотели убить, то убили бы прямо сейчас: ткнули ножом в спину, и вся недолга. Маркел еще раз усмехнулся и сказал:
— Тогда чего стоим? Веди!
Михайлушко развернулся и пошел мимо лампадки. Маркел пошел за ним следом. Филька сказал:
— Я буду тебя здесь ждать.
Маркел не ответил. Он шел на слух и на ощупь. На слух — это на шаги Михайлушка, а на ощупь — это вдоль стены. Так они прошли шагов с полсотни, потом вошли в сени, где было немного света, и в нем был виден стрелец, который сидел на лавке с бердышом в руках.
— Этот со мной, — сказал Михайлушко стрельцу. — А с ним овчинка.
Маркел показал овчинку. Стрелец зевнул и кивнул. Они прошли дальше. Опять стало темно. После в еще одних сенях сидели (и, сидя, спали) еще четверо стрельцов, а пятый стоял возле них. Михайлушко опять замолвил слово, Маркел показал овчинку, и их пропустили.
Дальше вдруг стало душно, как в бане, и жарко, и еще сбоку, за стеной, что-то хлюпало. И даже были как будто слышны чьи-то голоса.
— Портомойная, — сказал Михайлушко, не поворачивая головы.
После стало еще жарче, но зато запахло чем-то очень душистым и сладким. Это, наверное, уже гладильня, подумал Маркел.
А после, еще в одних сенях, и там были уже жильцы, а не стрельцы, Михайлушко остановился и сказал им:
— А этот к вашему, по спешному, — и указал на Маркела.
Один из жильцов, посмотрев на Маркела, спросил:
— Чего тебе от него нужно? Боярин спит давно.
— Спит да меня во сне видит, — ответил Маркел. И показал овчинку.
— Дай сюда! — сказал жилец.
— Руки отсохнут! — ответил Маркел.
К нему сразу кинулись.
— Эй! — грозно крикнул кто-то. — Стойте!
Жильцы остановились, после даже отошли назад. А их старший выступил вперед и начал рассматривать Маркела, а после спросил: