Дядя Жора ходил по доскам и нервно курил папиросу. Отец держал мать под руку и советовал ей смотреть не в щели досок, а на невский простор, на чаек или на подъемный кран, который тянул на берег легкий катер явно с претензией на звание разъездного: маленькая рубка с ветровым стеклом, штурвал, мачта и бронзовая завитушка винта под кормой.
Наш белый катер, вырезая пенистую дугу, с мягким урчанием подкрался к пирсу и дал задний ход.
— Обрати внимание, Жора, он прошел по траектории вопросительного знака, — крикнул отец, оборачиваясь к брату. — А, как тебе это нравится?
— Надо брать, — кивнул дядя Жора. — Какие, к черту, вопросы.
Катер терся автомобильными покрышками о брус причала, удерживаясь против течения, и бородач, открыв дверь рубки, махнул нам рукой и показал на сходни, которые следовало положить, если мы побоимся шагнуть через расползающуюся щелку.
Я скакнул на палубу и подал дяде Жоре крепкую доску с наколоченными планками. Взяв мать за руки, словно они водили хоровод, отец с дядей Жорой завели ее на борт. Мы поднялись в просторную рубку, и катер, взревев двигателем, упруго пошел против течения — на этот раз плавной дугой, распрямляя прежний вопросительный знак.
— Объясняю, — сказал бородач-яхтсмен, накручивая маленькое симпатичное колесо штурвала. Он насуплено сидел в вертящемся кресле с низкой спинкой и подлокотниками. — Длина пятнадцать метров, шесть спальных мест, дизель — сто лошадей, топливные баки — пятьсот литров, крейсерская скорость двенадцать узлов… Там есть откидное сидение — посадите даму.
— Элечка, садись, — дядя Жора откинул мягкое сидение на задней стенке рубки, и мать села, скинув с головы платок и расстегивая пальто.
Катер плавно сменил курс, нас подхватило течение, и мы увидели распахнутую горловину залива.
Яхтсмен приподнял деревянную лаковую крышку:
— Здесь ящики для лоций и навигационных карт. Здесь, — его вытянутая рука указала на шкафчик, и я различил прячущуюся под рукавом татуировку: «Не забуду…» — навигационные приборы — компас, бинокль, секстант. Это приборы двигателя — он пощелкал грязными ногтями по красивой панели. Сейчас выйдем в залив и спускайтесь вниз, смотрите…
— А какова осадка и дедвейт? — спросил дядя Жора, стоя за спиной рулевого и подмигивая мне: мы, дескать, тоже, корабелы.
— Осадка в грузу около метра, — проговорил рулевой, вглядываясь в серую даль. — Дедвейт у грузовых, а у нас пассажирское. Правильнее говорить о водоизмещении. — Он помолчал. — Десять тонн… — На его правой руке я разглядел еще одну татуировку, похожую на картинку с пачки папирос «Север» — восходящее солнце, которому не суждено взойти.
— Я это и имел в виду, — согласился дядя Жора. — Десять тонн это неплохо… — Он повернулся к отцу: — А, Сережа? Десять тонн, нормально?
— Вполне, — сказал отец, оглядывая рубку и трогая зарешеченный плафончик над головой. — Ну, что, можно спуститься в носовую каюту? — он показал на сбегающие вниз ступеньки.
— Спускайтесь, — разрешил хромоногий.
Я успел юркнуть по трапу первым и нажал никелированную ручку двери.
Новый плащ, костюм и водолазка, которые я собирался купить с заработков на практике, стали казаться мне ничтожным пустяком, пустым переводом денег. Если нужно, я отдам все, только бы отец с дядей Жорой купили этот замечательный катер. Где они такой откопали? Это же сказка! Сужающееся к носу купе с четырьмя полками, световой люк над головой, зеркала!
— Пожалуйста, — открыв еще одну дверцу, гордо сказал дядя Жора, — камбуз! Плитка с баллонами! Шкафчики для провианта!
— Почему так чесноком пахнет? — спросила мама.
— Это черемша, — сказал отец, вглядываясь в открытую стеклянную банку на столике в камбузе. — Помнишь, в Сибири сколько ее собирали? Особенно в последней экспедиции…
— Да, — весело сказала мама. — Надо же, и окошко на кухне есть.
— Люк! — поправил дядя Жора. — На камбузе! Привыкай к морской терминологии!
— А где же э… гальюн? — спросил отец. — И обещанный душ?
— Наверное, в корме, — дядя Жора быстро поднимался по трапу, придерживаясь за никелированный поручень.
Мы спустились из рубки в шум машинного отделения. Катер стало слегка покачивать, и двигатель прибавил обороты. Мама поморщилась.
Туалет и душ находились за полиэтиленовой шторкой.
— Это несолидно, — крикнула мама, поворачиваясь к отцу. — Надо что-то непрозрачное повесить.