А черновики? — волновался отец. — Остались?
В том-то и дело, что нет, — кручинился Гвозлик. — У меня же дочка пионерка, они там по макулатуре соревнуются. Она и снесла быстренько…
Кошмар! — вздыхал батя.
А тут еще за двумя мамами и папой ушел второй отец, а вслед за ним гуськом потянулись на кладбище братья, сестры и племяши. Как родные, так и от приемных родителей. И все уходили быстро и неожиданно…
Злодейка с косой прошлась в ту зиму по родне аспиранта Гвозлика широкими замахами и казалось, извела весь род до третьего колена, так, что и хоронить в ближайшие годы станет некого, но — дудки ей! Нашлись люди!
По весне, когда в парках и скверах вспыхнули прозрачной зеленью первые клейкие листочки, Владимир Альбертович опять надолго пропал, а когда объявился, выяснилось, что летал за Урал и в Карпаты, где обнаружилась ветвь внебрачного сына второго отца Гвозлика. Не поехать на похороны Гвозлик не мог, — гуцулы не простили бы ленинградскому родичу пренебрежения к усопшим по их линии.
— Запросто могли убить, — делился своими опасениями Гвозлик. — Это же бендеровцы, у них в каждом сарае пулемет зарыт…
И вот, мы приехали развеяться в Зеленогорск и теперь играли на веранде в кинга, поджидая звонка из Москвы, чтобы узнать, приедет ли Катька с мужем на день рождения нашей мамы, который собирались справлять в ресторане «Метрополь» на Садовой улице.
В доме было жарко натоплено, тетя Зина пекла пироги с капустой, и двойные окна на веранде запотели, отчего выпавший снег скорее угадывался, чем различался. Смеркалось, и мы включили бабушкину люстру с желтыми латунными листьями и малиновыми фонариками…
Отец играл рассеяно, без настроения и, щурясь, отставлял карты далеко от себя, словно специально, чтобы мы их видели. Со слов отца, Гвозлик сидел дома и пытался восстановить к Новому году две главы диссертации.
— Держи карты к орденам! — напомнил дядя Жора картежное правило и пригрозил: — Или играть не буду! Суешь мне под нос, никакого интереса…
— К орденам, к орденам… — отец вовремя снес маленькую трефу. — Что нам орден? Я, товарищи, не гордый! Я согласен на медаль!
Я сгреб три карты и вновь зашел с бубей, продолжая рыть дяде Жоре глубочайшую яму, о которой он, судя по всему, не догадывался.
— Ну, ты, племянничек, даешь, — дядя Жора спустил под даму своего валета; стало ясно, что он не догадывается о яме. — Один карты под нос сует, другой, как заведенный, с бубей лупит, словно других мастей не знает… — Дядя Жора зевнул и посмотрел на отца. — Как там твой Козлик?
Мне показалось, отец вздрогнул.
— Гвозлик, — не сразу ответил он, размышляя над ходом. — Владимир Альбертович Гвозлик. Ети его мать!
— Ну-ну, расскажи! — подстрекнул дядя Жора, надеясь веселым отношением к неприятностям принизить их значение. — Что на этот раз? Ноздрю мушкой от автомата разорвали? Или губой за крючок зацепился? Или на Колыму подался гальюны чистить?
Дядька заливисто рассмеялся, и на веранду высунулась тетя Зина: «Что с тобой?»
— Ничего, ничего! — отмахнулся дядька, вытирая слезы.
Я тоже засмеялся, но сдержанно. Во-первых, я продолжал рыть яму своему любимому дядьке, и требовалась известная собранность, а во-вторых, смеяться над отцовским аспирантом во весь голос было бы неучтиво.
Да, Гвозлик поговаривал, что собирается в Магадан на сказочные летние халтуры — чистить отмерзшие уличные сортиры из расчета пятьдесят копеек за черпак. Он даже ходил договариваться в штаб гражданской обороны о противогазах для оснащения ими сборного студенческого отряда. Себя он видел командиром этого отряда и намеревался выставить, как минимум, двадцать сабель-черпаков для борьбы с оттаявшими нечистотами. Он делал предварительные расчеты заработков, исходя из средних объемов выгребной ямы и количества почерпываний. Суммы выходили фантастические!
Я скромно выложил на стол две оставшиеся карты, дядя Жора присвистнул и закряхтел, признавая свое поражение.
— Во, дает, племянничек, — кряхтел дядя Жора, разглядывая карты. — Во, дает!..
— Он думал, я буду с ним шуточки шутить! Ха-ха! Если бы мы играли на деньги, я бы выиграл рубля три, не меньше.
Отец бросил карты и махнул рукой на свое поражение:
— Пойду прилягу. Ну, его к черту, это Гвозлика! И докторскую туда же!
Считалось, что аспирант — это шаг к докторской диссертации: своя научная школа, ученики, и все такое прочее. Три аспиранта защищают свои кандидатские, руководитель — докторскую.