Дядя Жора приоткрыл глаза и приглашающе указал на банджо в моих руках.
Я быстро вытащил из кармана монетку и ударил по звонким струнам, — впереди по курсу виднелся остров, и на песке, размахивая копьями, плясали папуасы.
Толпа у калитки взвыла…
— Пообещай, что ты отдашь это обратно! — поднявшись наверх, и тяжело дыша, умоляла тетя Зина.
— Мне допуск к секретной документации не хотели открывать из-за джаза! — отговаривался дядя Жора, не слезая с круглого стула ударника. — Имею я право хотя бы на старости лет соединиться с предметом своей тайной страсти?
— Это точно, — поддакивал отец. Они с Дениской трогали медные тарелки и проверяли, как работает педаль хай-хэта. — Тогда с этим делом было строго! Нас и стилягами обзывали, и на комсомольском собрании разбирали…
— Нет, это невозможно! — держалась за виски тетя Зина. — Сколько же ты заплатил за эту тайную страсть?
— Совсем недорого. Грех было отказываться. Зинуля, ты же знаешь, — я тридцать лет мечтал о саксофоне!
— Ну, хорошо — саксофон! А зачем эти дурацкие барабаны? Зачем гитары?
— Продавалось только все вместе. По оптовой цене. Совсем недорого. Смешно даже говорить… Музыка благотворно влияет на нервную систему! И всегда можно продать с тройной выгодой!
— Вот и продай, пока не поздно! — Тетя Зина махнула рукой и пошла вниз — пить валерьянку.
Вечером из города пришла тревожную весть: на дверях многих инвестиционных фондов висят замки, деньги по вкладам не выплачивают, но кое-где еще принимают. Телевизор бубнил нечто тревожное.
Дядя Жора присвистнул и сказал, что нужно в темпе звонить Катьке в Москву. Но она позвонила первой:
— Папа, срочно снимай все деньги!
— Я уже снял! — отрапортовал дядя Жора.
— И куда вложил?
— В музыку!
— Что за фирма? Первый раз слышу!
Дядя Жора положил трубку на тумбочку и выдул на саксофоне несколько протяжных аккордов.
— Слышала?
— Ты что, выпил? Позови, пожалуйста, маму!
— Она уже идет, — дядя Жора держал саксофон наперевес, как винтовку.
Семнадцатого августа случился дефолт, и всем стало ясно, что финансовые пирамиды — надувательство в чистом виде.
Из Москвы приехали на своем джипе Катька с Никитой, и мы впервые услышали сумму их семейной потери — десять тысяч долларов. Она могла быть и больше, не сними в тот день дядя Жора деньги из «Нефтьалмазинвестзолото» и не купи он саксофон и прочие музыкальные инструменты. Причем, своих денег дядя Жора не вкладывал — их попросту не было, он лишь выполнял роль финансового оператора и консультанта по Северо-Западу.
— Да, графа Монте-Кристо из меня не вышло, — кряхтел дядя Жора, — буду переквалифицироваться в джазмены. Надену темные очки и встану у метро с саксофоном. Нет, если вы хотите, я продам всю эту музыку…
— Играйте на здоровье… — Катька переглянулась с Никитой и тронула кнопочки на саксофоне. — Мы сейчас открыли второй фитнес-центр в Бирулево, как-нибудь выкрутимся…
Они уехали не особенно опечаленные, со смехом рассказав, какие суммы потеряли известные московские люди.
— Не вини коня, вини дорогу, — философски выразился отец по поводу коммерческой неудачи. И, дурачась, постучал по голове Дениса барабанной палочкой: — И пораженье от победы ты сам не должен отличать!..
Мы быстро сыгрались.
Дядька солировал на саксофоне. Иногда он трогал ногой педаль хай-хэта и разбавляя мелодию шелестящим вызваниванием тарелок. Я бегал пальцами по тонкому грифу бас-гитары, пытаясь ритмовать его пассажи. Дениска поддуживал в гармонику. Отец с сияющими глазами звенел струнами баджо и притоптывал ногой по полу. Музыкальные занятия явно шли ему на пользу.
Но вот дядька откладывал сакс и две-три минуты бушевал на ударных. Дядя Жора стучал и звенел так, что восторг охватывал душу, и мне хотелось разбить свою гитару о перила балкона, грохнуть о землю малый барабан и задушить дядьку в объятиях — так отчаянно он молотил палочками и нажимал на педаль хай-хэта.
Разросшаяся толпа у забора свистела и аплодировала. Мама с тетей Зиной предлагали нам продавать билеты, а Насте — петь солисткой в нашем маленьком семейном оркестре.
Зрители выкрикивала заявки. Несколько раз рыжий вихлястый пацан взбегал к нам с записочками и зачаровано заглядывал в раструб саксофона, осторожно приближаясь к нему красным ухом. Чаше всего просили исполнить соло на ударнике.