Обычно день дяди Жоры начинался с телефонных разговоров: из Комарово звонил Сергей Сергеевич.
Академик был плодовит на идеи и ссыпал их по утрам в телефонную трубку, как крупу в воронку. Провода доносили их до нашей дачи на окраине леса, и дядя Жора добросовестно записывал светлые мысли своего гениального друга. «Грандиозно! Сейчас же поеду и надаю пинков Королеву! Что еще? Неудобно говорить? Зашифруй! Понял! Литр водки и две бараньи ножки? Хорошо. Если только мясник Вася не в запое. А кто еще будет на совещании?.. Все, к пятнадцати буду, как штык! Заодно захвачу последние расчеты по „Сигме“. И надо утвердить план дежурства в добровольной народной дружине». Сев в свою «Волгу» с оленем на капоте (у дяди Жоры было спецразрешение от главного гаишника Ленинграда на запрещенного травмоопасного оленя), он ехал в КБ и давал живительных пинков сотрудникам, которые в летнее время селились с семьями по окрестным дачам и чувствовали себя расслабленно.
Несколько раз мы с отцом тоже ездили в Комарово, где взрослые выпивали под грибную солянку, играли в шахматы с часами и, вырывая друг у друга карандаш, ссорились из-за расчетов какой-то лямбды. Заходили в гости другие академики и разные профессора, приводили детей и внуков, чтобы показать им братьев-близнецов, меня звали играть в бильярд или слушать попсовые записи, и с одной девчонкой я ходил гулять к заливу, и она даже брала меня под руку. Правда, всего один раз, — чтобы вытряхнуть песок из туфельки.
— Нет, я с ума сойду! — нервно сказала тетя Зина и поставила перед Чарли свою тарелку. — Кушай, Чарлик, кушай. А нельзя куда-нибудь позвонить и узнать, работают ли там телефоны?
— Куда сейчас позвонишь? — пожал плечами папа. — Впрочем… — Он поднял вверх палец и пошел к телефону на кухне.
— А он точно поехал в Комарово? — с нажимом на слово «точно» спросила тетя Зина. — Ты ничего не путаешь?
— Вроде точно, — кивнул я. — Я собирался обедать, а он зашел и сказал, что едет в Комарово. Еще огурец у меня взял, посолил и съел…
— Господи, — вздохнула тетя Зина, — он хоть поел перед отъездом, не знаешь?
— Кажется, нет. Точно не знаю.
— Огурец взял у мальчика! Надо же! — горестно сказала тетя Зина, словно дядя Жора взял у меня не огурец, а цианистый калий. Или этот огурец, что дядька подхватил из миски с огурцами, был последним куском хлеба в доме. Еще меня задевало, что она продолжает называть меня мальчиком, будто я и не получил в этом году паспорт. — Как будто своих огурцов нету! Вчера, как дура, целую сетку притащила…
— Ну что, Сережа? — крикнула мама, деликатно отодвинув тарелку с творогом. — Есть результаты?
— Ни черта нет, — появился на веранде папа и почесал лоб. — Бюро ремонта уже не работает, а на АТС таких справок не дают.
— Ужас, ужас, просто ужас! — сказала тетя Зина, глядя сквозь тюлевые занавески на темную улицу. — Я не нахожу себе места! — сказала она, не покидая своего стула и собираясь расплакаться. — Надо что-то срочно придумывать! А где Катерина? На верху? Кирилл, позови ее, пожалуйста…
И то, как тетя Зина сказала «ужас, ужас, просто ужас!», и как она поджала губы и заморгала крашеными ресницами, и ее вопрос о Катьке, словно она спрашивала, где их с дядей Жорой дочь, чтобы сообщить ее нечто ужасное об отце, произвели на меня гнетущее впечатление, и я тоже стал представлять себе самое худшее. Может, их там убило током, например. Или дядя Жора повез Сергея Сергеевича в колясочке на залив, и какой-нибудь «маз» или «татра» сбили их на Приморском шоссе. Или колясочка с Сергеем Сергеевичем выскользнула у дяди Жоры из рук и покатилась, набирая скорость, под горку, к заливу, к шоссе…
Сверху спустилась Катька, и женщины разом заговорили, что надо немедленно заводить машину и ехать всем вместе в Комарово, спасать, пока не поздно, дядю Жору и Сергея Сергеевича, потому что нет никаких сомнений, что обязательный дядя Жора, будь все в порядке, позвонил бы и сказал, что задерживается.
— Да успокойтесь вы! — громовым голосом сказал папа.
Женщины разом замолчали.
Катька стала набирать комаровский номер, тетя Зина вышла на улицу и стала смотреть в конец Кривоносовской, мама под шумок отдала лечебный творог Чарли, а папа, почесав затылок, взял ключи и пошел к гаражу выводить наш «жигуленок».
Папа сказал, что поедем только мы с ним вдвоем, и точка. Поедем после двенадцати, дождавшись последней электрички. Сказано было так, что у меня мороз пробежал по коже, — я представил себе, что дела действительно плохи, если папа не берет слабонервных женщин, а тетя Зина ни к селу, ни к городу вдруг вспомнила, что дядя Жора уже месяц, как отпустил дурацкую бороду и ходит с ней, воображая из себя академика Курчатова.