— А как он мог? Тебе было одиннадцать лет, когда он женился на маме.
Джал не мог удержаться от смеха.
Куми слабо улыбнулась.
— Хорошо, все равно я не считаю, что обязана все это делать для него.
— Не в этом главная проблема. Даже если б мы с тобой превратились в парочку милосердных сестер наподобие Флоренс Найтингейл и обеспечили папе первоклассный уход, как насчет оптимизма и веселья? Их же в аптеке не купишь. А что, если он вправду умрет от депрессии?
Куми прижала палец к губам — у нее в голове формировалась идея.
— Папа всегда в хорошем настроении, когда общается с Рокси и с ее семьей. Папа и Йезад вечно перешучиваются и пересмеиваются.
— И что?
— А то, что он должен быть с ними, раз доктор назначил ему веселое общение.
— Глупости. Папа и Йезад прекрасно ладят. Но это не значит, что Йезад согласится месяц держать тестя у себя в доме, в двух тесных комнатушках.
— А Роксана что? Тоже не согласится? Если доктор говорит, что это вопрос жизни или смерти, так не Йезаду решать, как быть.
Новая идея долго обсуждалась на разные лады, пока брат и сестра не убедили себя, что Роксана без звука примет отца и даже будет им благодарна за эту возможность.
— На самом деле, — заявила Куми, — она нас отругает за то, что мы целую неделю ничего ей не говорили.
* * *
Подавая отчиму чай и тосты на завтрак, Джал сказал, что возникла идея, которую надо бы обсудить.
— Хорошо бы тебе немного погостить в «Приятной вилле», чтобы скорей восстановить силы.
Нариман кивнул и сказал, что чай несладкий.
— Я целую ложку положила.
— Все равно несладкий.
Куми добавила сахару, напомнив ему, что сахар больше по талонам не дают.
— А при рыночных ценах приходится экономить.
— Так что ты думаешь об этой идее, папа? — спросил Джал.
— Я думаю, что у Рокси тебе будет веселее, — вступила Куми. — Йезад и дети составят тебе компанию. И ты сразу начнешь поправляться — счастливое расположение духа означает здоровое тело. Время пролетит незаметно.
Они с нетерпением ждали ответа.
— Приятно видеть, что улыбки возвращаются на ваши сумрачные лица, — произнес он наконец. — А то вы стали похожи на портреты в коридоре.
— Что делать, папа, — сказал Джал, — мы тревожимся за тебя, и тут уж не до улыбок. Тяжело ведь видеть, как ты страдаешь, а мы не в силах тебе помочь.
Последовало долгое молчание.
«Допустим, — думал Нариман, — я скажу «нет» и приведу убедительные доводы — они все равно могут поступать по-своему. Допустим, я скажу: я живу в своей квартире, я перевел ее на ваше имя, потому что не хотел делать различие между вами и Роксаной. Неужели теперь, когда я беспомощен, вы меня на улицу выбросите? Скорей всего, они посмеются и скажут, что я драматизирую ситуацию».
— Мне все равно, где лежать. Но им будет трудно устроить меня в такой крохотной квартирке.
— Крохотной? По бомбейским меркам у них огромная квартира! Ты сам знаешь, что в чаулах, в колониях, семьи по восемь, по десять человек живут в одной комнате!
Нариман еще раз всмотрелся в их напряженные лица.
— Если Роксана с Йезадом согласятся, я не возражаю. Сначала поговорите с ними.
— Что ты такое говоришь, папа? — возмутилась Куми. — Конечно, согласятся! Как, по-твоему, почему мы до сих пор не говорили Роксане о твоих переломах? Потому, что она захотела бы сама ухаживать за тобой — потребовала бы, чтобы тебя перевезли в «Приятную виллу». А мы хотели избавить ее от лишних хлопот.
Все было решено. Натужные шутки и преувеличенное внимание к мелочам помогали сохранять приличия, пока шли приготовления к переезду. Со шкафа был снят чемодан и аккуратно протерт от пыли. Куми подносила к кровати охапки белья и одежды и раскладывала на его одобрение.
Нариман, не глядя, говорил «да». «Она так оживилась, — думал он, — будто идут сборы на отдых».
Джал осведомился, собирается ли он взять с собой книги, и какие именно. Он ответил, что не знает.
— Хорошо, скажешь нам потом, мы же всегда можем подвезти все, что тебе нужно.
Джал упаковал в пластиковый пакет безопасную бритву Наримана, пасту для бритья и кисточку. Вручил пакет Куми, чтобы она уложила его в чемодан.
Куми уложила пакет под рубашки.
— Тебе бороду надо отпустить, папа, и не возиться с бритьем. Ты у нас философ, тебе нужно бороду носить.
— Верно, — согласился Джал, — сократовскую бороду.
Нариман улыбнулся. Как оба стараются.
— Ничего не забыли?
Нариман покачал головой. Была бы фотография Люси, попросил бы положить в чемодан. Но Ясмин сожгла все фотографии, все до единой. На раскаленных углях в той самой серебряной кадильнице, которую разжигала для вечерней молитвы.
Может быть, оно и к лучшему. Пришлось полагаться только на память. Образ Люси невозможно сжечь.
* * *
На другое утро Куми дала ему дополнительную таблетку обезболивающего на дорогу. Она без конца проверяла, все ли собрано, не забыла ли чего.
— Джал, ты положил стакан, в котором папа держит протезы?
— Да неважно, — вмешался Нариман, — найдется у Роксаны стакан для моих тридцати двух.
— Если даже и забыли что-то, так мы отдельно привезем. — Джал испытывал неловкость от возбуждения сестры и старался унять ее.
— Лучше все проверить, а то Роксана еще скажет, что я плохо смотрю за тобой.
Куми побежала в ванную. Ненавистный стакан стоял на полочке. Она стряхнула с него капли воды и завернула стакан в оберточную бумагу.
— Ну вот, папа, теперь, кажется, все.
— «Скорая» подъехала, — возгласил Джал от окна.
Бедные дети, думал Нариман, им трудно скрыть нетерпение. И он их не винил. Вина лежала на тех, кто тридцать шесть лет назад устраивал брак, на своевольных организаторах трагедии. Он так и слышал голоса родителей после бракосочетания:
«Теперь твоя жизнь налажена, и мы можем умереть спокойно».
Что они и сделали годом позже. Прожили достаточно долго, чтобы выполнить свой долг, но не дожить до результатов содеянного ими.
Двое мужчин в мешковатых белых халатах и шлепающих кожаных сандалиях внесли носилки. Водитель дал Джалу на подпись квитанцию с графой «время прибытия» и уточнил адрес.
Санитары сдвинули Наримана на край кровати, подставили носилки. Они умело перекатили его на носилки, подоткнули простыню и посоветовали держать глаза закрытыми. Понесли носилки из спальни, осторожно пройдя дверь. Куми и Джал шли позади.
В коридоре Нариман открыл глаза и увидел мрачные портреты предков на стенах. Как странно они взирали на него — будто они живые, а он мертвец.
Носилки вздымались и опускались, как лодка, колеблемая волнами, и от этого казалось, будто предки кивают ему. Кивают, сходясь во мнениях относительно его судьбы, относительно его ухода из этой квартиры.
Он думал, не в последний ли раз видит знакомые лица. Захотелось попросить санитаров пронести его по всем комнатам, дать ему все рассмотреть и запомнить, прежде чем за ним закроется дверь.
Глава 5
Гамма, исполненная на легато, поплыла вверх с первого этажа «Приятной виллы». «Как сладостно может звучать обыкновенное до-ре-ми», — думала на третьем этаже Роксана, тихонько подпевая скрипке.
Октава закончилась, и она крикнула с кухни:
— Джехангир, собирайся. Вода согрелась!
Скрипка пропела мажорную гамму в другой тональности. Джехангир не обращал внимания на призывы матери: он сосредоточенно подыскивал верное место для фрагмента головоломки — в данную минуту это было важнее всего.
— Джехангир, вода закипает. И я тоже, предупреждаю.
— Сегодня не моя очередь.
— Без фокусов. Мурад мылся вчера. И побыстрей — вода впустую выкипает.
Тень пала на незавершенное озеро Комо. Он поднял глаза — рядом стоял отец.
— Ты не слышишь, что мама говорит? Немедленно иди, не заставляй ее кричать.
Роксана почувствовала нежность к мужу. Она никогда не знала, чью сторону он примет-ее или детей.