— Ну, что ты скажешь? — спросила она, поворачиваясь перед ним.
— У нас, конструкторов, это называется модернизация, — сказал он. И когда он объяснил ей, что значит это слово, она довольно кивнула головой.
— Это подходящее дело, — сказала Вика задумчиво. — А теперь идем гулять!
И он шел, но не очень охотно. Он больше любил сидеть здесь, читать газету, иногда вслух высказывать свои мысли. И мать и дочь — обе выслушивали его внимательно и с уважением. Родная мать и сестра никогда бы не стали его слушать. А какой интерес говорить это отцу, когда он все лучше его понимает?
Леониду все время хотелось обнять и поцеловать Вику, но, оставаясь с ней наедине, он робел, хотя до знакомства с ней совсем не был робок с девушками.
Один раз, увидев, как Леня входит в сад Курбановских, сосед их, служивший бухгалтером на том же заводе, где работала Вика, рукой поманил к себе Леонида. От него вкусно пахло водкой.
— Слышь, молодой человек, что я вам скажу! — произнес он. — Вот я гляжу, вы ходите, ходите, значит, что называется, крепко приморозило. Да вы не краснейте и не думайте, что я нахальничаю и лезу не спросясь в ваши дела... Но мне это понятно, сам молодой был, до времени тоже туда-сюда совался, а потом, как припекло-приморозило, женился, и вот, слава богу, уже у нас шестой в этом году в школу пошел... И чего вам, извините за выражение, вола за хвост вертеть, женитесь — и все! Я вам говорю: Виктория — это золотая девка! Она вот такая к нам в мастерские пришла, еще ящик ей подставляли во время работы, потому что до станка не доросла, а уже тогда определилась как передовик производства. Я вам говорю, молодой человек, с такой девкой вы не пропадете, хотя вы и инженер-конструктор...
— Да разве я против? — покраснев и беспокойно оглядываясь, ответил Леня. — Я совсем не против.
— Эх, дело ваше молодое! Ты думаешь, тут что мудреное, а дело простей, чем орех расколоть.
Леня еле освободился от наянливого старика. Но мысль о том, что старик прав и его, Лени, поведение со стороны может показаться некрасивым, теперь уже не оставляла юношу. Может, и Евдокия Яковлевна думает так, как этот старик Кузьмичев? Наверное, как давние соседи, они о нем говорят, иначе откуда знать Кузьмичеву, что Леня инженер-конструктор? И однажды, во время прогулки, он, набравшись смелости и смущенно посмеиваясь, рассказал Вике о разговоре с Кузьмичевым.
— И что за охота в чужие дела лезть?! — сказала она с неудовольствием. — Вот я ему скажу...
— Нет, я умоляю тебя, ведь он хороший человек, он все это правильно говорит, я с ним согласен!
Она вдруг повернулась к Леониду.
— Так ты, значит, решил на мне жениться? — Вика покраснела до корней волос, но продолжала прямо и смело глядеть ему в лицо. Он схватил ее за руку.
— Да, — сказал он хрипло. — Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, всю жизнь... — Рука ее вяло и безжизненно лежала в руке Леонида, потом она осторожно отняла ее. — Что же ты молчишь? — прошептал он.
— Не ладно все это, — сказала она. — Ведь я же говорила тебе, что у меня с отцом...
— Какое это имеет отношение? — спросил он.
— Имеет, — твердо ответила она. — Иди, давай... — она отвернулась и тут же сама быстро ушла.
До следующей встречи Леонид думал и гадал, что все это должно означать, и пришел к ней взволнованный. Но Вика встретила его как всегда и только пораньше кончила все свои дела по дому...
— Пойдем погуляем... — сказала она.
К станции пошли они не по линии железной дороги, как всегда, а через лесок. И едва они оказались в лесной, по-летнему насыщенной запахами темноте, Вика обняла Леню за плечи. Он обернулся к ней и увидел совсем близко лицо ее с закрытыми глазами. И, забыв обо всем, припал к ее губам.
Так он вступил в мир, в котором ему все было внове. Он давно уже знал, что любит ее. Тут он услышал ее бессвязные и жаркие уверения, которые она твердила ему на ухо, и шепот ее сливался с какой-то далекой музыкой, — это была все та же труба, которая гудела над танцплощадкой при их недавней и такой уже далекой встрече... Но сюда звуки ее доносились приглушенно, и Лене казалось, что лучше музыки он не слышал. И, слушая эту музыку, он задремал, — ему казалось, не более как на секунду. Но когда он открыл глаза, сквозь узоры веток стало ясно проступать небо, и густая тишина стояла вокруг, и он понял, что ночь уже проходит... Он взглянул на Вику. Она полусидела, прислонив голову к дереву, глаза ее были открыты, она держала его руку в своей. Приподнявшись, он поцеловал эти ее думающие глаза, непонятное выражение которых всегда внушало ему робость, и, так как мысль о том, что ночь проходит и что скоро утро, привела с собой мысль о разлуке, он сказал ей: