Евдокия Яковлевна молча кивнула головой.
Встреча Нового года прошла тихо. Старший брат Владимира Александровича, Евгений, спорщик, которому было строго заказано заводить волнующие разговоры о политике и искусстве, против обыкновения помалкивал, пощипывал рыжеватые с проседью усики. Вика тоже молчала и лишь односложно отвечала на обращенные к ней вопросы. Леня беспокойно поглядывал то на нее, то на родителей. Нина Леонидовна изображала Виолетту из «Дамы с камелиями», акт четвертый. Правда, она вдруг иногда вспоминала, что больна совсем не она, а Владимир Александрович, но ведь он, слава богу, выздоровел! Леля была молчалива, задумчива. Вика взглядывала на нее сочувственно, вспоминая встречу в театре. Она жалела, что не предупредила Леню, и он, не подумав, рассказал о встрече с Миляевым и с Галей Матусенко. Леля криво улыбнулась. «Бедная девочка наша...» — театральным шепотом произнесла Нина Леонидовна.
— Как же ему не сиять? Сталинская премия обеспечена, — усмехнулся Владимир Александрович.
— Это ты ему ее обеспечил, — откликнулась Нина Леонидовна.
— Он талантливый человек и неплохо поработал, если бы он был бездарен, я бы ничего не мог сделать... — возразил Сомов.
В двенадцать сдвинули бокалы и выпили за здоровье Владимира Александровича. Вика и Леня, посидев немного, объявили, что им далеко ехать, и двинулись в обратный путь. Их не задерживали, так как Владимиру Александровичу нужно было, как выражалась Нина Леонидовна, «бай-бай-бай...»
До дома Леня и Вика добрались в четвертом часу, но у Кузьмичевых еще не спали, весело хрипел патефон, молодежь плясала так, что старый дом весь сотрясался, и Лене и Вике вдруг стало весело, и они пошли к соседям. Их встретили аплодисментами, и они даже отважились не то чтобы танцевать, но торжественно пройтись под старинный полонез.
До Евдокии Яковлевны еле дозвонились, она открыла им дверь с заспанным, каким-то помолодевшим — даже морщины разгладились, — счастливым лицом.
— Ну, что ты во сне видела? — спросила Виктория, обнимая мать.
— Петеньку, папу твоего. Все хорошо будет, — ответила Евдокия Яковлевна.
С нового, таинственно-толстого календаря весело глядел на них краснощекий дед-мороз. На пестрой картинке обозначено было: 1 января 1953 года.
8
После Нового года Владимир Александрович вышел на работу. За это время в Академии произошли большие события: Фивейский открыл выставку будущих Социалистических городов. Открытие прошло торжественно и эффектно, отзывы прессы были единодушно восторженны.
В ранний утренний час выставку посетил Сталин. Неторопливо прошел он мимо стендов в сопровождении Фивейского, который нервно покашливал и время от времени вынимал из кармана пузырек с нитроглицерином и незаметно лизал пробку.
Больше всего времени провел Сталин перед проектом Северного города.
— Это образец национального искусства, — сказал он, и на другой день во всех центральных газетах появились статьи под такими заголовками.
Миляеву предсказывали блестящее будущее, то, что он в апреле получит Сталинскую премию, считалось предрешенным.
Все эти сведения, конечно, доходили до Сомова во время его болезни, но приглушенно. Когда за новогодним столом Леня рассказал о встрече с Миляевым в театре, Владимир Александрович уже знал о том, что Сталин посетил выставку в Академии, знал о торжестве Миляева, но со свойственной ему выдержкой промолчал. В первый же день, вернувшись на работу, Сомов узнал от Фивейского, что Сталин обещал принять в Кремле группу архитекторов-градостроителей.
После событий, происшедших в его жизни в середине тридцатых годов, Владимир Сомов жил, верный одному правилу: не попадаться на глаза Сталину. И потому он сказал, что по состоянию здоровья не сможет принять участия в этой встрече. Но Фивейский потребовал, чтобы Владимир Александрович во время совещания обязательно находился рядом с ним.
— Вдруг придется посоветоваться о чем-либо, — настойчиво-жалобно твердил он, — и Сомов не смог отказать старику.
Наконец настал день, которого с таким волнением ждала вся Академия. Когда участники совещания чинно расселись за длинным столом, покрытым темно-зеленым сукном, оказалось, что кресло Фивейского находится непосредственно напротив кресла, которое занимал Сталин. А так как Фивейский ни на шаг не отпускал от себя Владимира Александровича, то и Сомов оказался совсем неподалеку от Сталина.
Так после двадцати с лишним лет Сомов близко увидел Сталина. Как же он изменился и постарел! Лицо стало бледнее, и на нем резко обозначились черты неподвижности, — особенно бросилась в глаза Владимиру Александровичу седина в его жестких волосах.