Когда Маршал в исполнении народного артиста Сватоплука Пшенички, раскорячившись на балконе, подобно Муссолини, с его квадратным подбородком, бросил свою реплику в разъяренную толпу статистов: «Я войной пошел, не утруждая себя унизительными переговорами с этим маленьким, ничтожным государством, которое вообразило, будто может безнаказанно провоцировать и оскорблять наш великий народ», зрительный зал вдруг поднялся в пароксизме и корчах внезапно вспыхнувших бурных оваций.
Весьма возможно, что в этом зале среди зрителей были и такие, которых не коснулась проказа Ченга и память которых работала безотказно! И никакая ложь и слепая злоба не в силах были вытеснить из их сердец симпатию и благодарность за возвращенную свободу, ведь с той поры не прошло и двадцати пяти лет. И в толпе на сцене тоже наверняка были такие, кто знал, что Маршал не прав. Но, увы, среди публики не случилось доктора Галена, у которого хватило бы отваги открыто заявить свой протест. Не исключено, конечно, что те, другие, все равно стерли бы его в порошок…
Итак, обливаясь потом, Маршал — пан Пшеничка — после окончания второй картины, ничего не понимая, выскочил за кулисы. Перепуганный насмерть режиссер Кубелик, словно павиан в клетке, метался по гримерной Мастера и, призывая громы и молнии на головы зрителей, клял свою судьбу, «Белую болезнь», ее автора и директора театра, который мудро уклонился от гастрольной поездки.
Происшедшее было рассмотрено на экстренном совещании руководства театра сразу же после окончания спектакля, но Франтишек об этом ничего не знал. Вместе с остальными монтами он демонтировал после нервно доигранного спектакля декорации и носился, подхваченный столичным вихрем, от одной вехи[4], не находя свободных мест, к другой и рванул наконец в ночную винарню «Перуджа», где тогда еще в полном блеске царил секс: «Striptease non stop»[5] — орали неоновые буквы, а у входа висело неприметное объявленьице: «Обязательный ассортимент блюд на сумму 100 крон». Франтишек скрепя сердце обменял зеленую стокроновку на бланк, который ставил в известность, что при его утере взимаются дополнительные пятьсот крон, и был допущен в зал с соблюдением некоей тайны, словно член масонской ложи.
Представление было в самом разгаре. В центре на площадке, отведенной для танцев, тесно сдавленной овальными столиками, рассеянно скидывала с себя одежки «парижская» продавщица фиалок, полагая, очевидно, что подобной самодеятельностью сможет увеличить свой жалкий заработок. Увы, тщетно. Никто ее не подозвал, не купил цветов и не сделал никакого иного предложения. Впрочем, ее фиалки были искусственными, и бюст, несомненно, тоже. Наконец, слегка расстроенная, она собрала одежки и скрылась со своей корзинкой за кулисами. Художественную эстафету приняла экстравагантная модельерша. Она наряжала в пестрые яркие тряпочки трех голеньких девчонок, стоящих на площадке в довольно странных застывших позах, словно манекены в витрине модного салона. У Франтишека перехватило дыхание, он отхлебывал кислое «Вельтлинское зеленое» и глубоко затягивался американской сигаретой «Мальборо», пока наконец от всего этого у него голова не пошла кругом.
Поздней ночью, засыпая в гостиничном номере на постели, примятой сотнями тел, он рапидом прокрутил в памяти случившееся за прошедший день. Сейчас, естественно, он играл в своих воспоминаниях абсолютно иную, многим более достойную роль, которая наконец привела его на сцену театра им. Гвездослава: Франтишек был молодым талантливым артистом, сменившим потерпевшего полное фиаско Маршала — Пшеничку, а потом оказался в «Перудже». Теперь он видел себя восходящей звездой эстрады, пробуждающей в угасших сердцах несчастных герлс доселе невиданные и нежданные страсти и надежды. Но Франтишек обращает внимание лишь на бедняжку-неудачницу — парижскую цветочницу, которая, впрочем, вовсе не бедняжка, а ни более ни менее как внебрачная дочь венгерского аристократа, потерявшего после февральских событий все свои поместья и пустившего пулю в лоб именно тут, на танцевальном паркете многогрешной «Перуджи». Франтишек уводит цветочницу к себе в отель, естественно расторгнув ее унизительный контракт, и вместе с толстой пачкой банкнот швыряет обрывки контракта в физиономию хозяина этого сомнительного заведения. В отеле Франтишек предлагает бедной девушке свое ложе, а сам собирается пристроиться на плющевой софе, но благородная красотка стерпеть этого не в состоянии. Опытной рукой она стелет фривольное гостиничное ложе, после чего заключает своего спасителя в благодарные объятия и прижимает к своему упругому и явно импортному бюсту. В этой победительной позе Франтишек наконец погружается в сон.