В таком вот состоянии души и тела Франтишек искал отдушину и утешение в уже испытанном обществе Тонды Локитека и Михала Криштуфека, Аду же Горского обходил стороной, как только мог. Если же в своих молодецких скитаниях по Праге натыкался в каком-нибудь трактире или винном погребке на боевитую компашку Рене Тесарека, то стремился поскорее убраться незамеченным.
Ночные блуждания, чем-то похожие на миграцию угрей, неизменно возвращающихся в Саргассово море, шли на убыль по мере того, как закрывались их излюбленные питейные заведения, и все чаще заканчивались посиделками в прибежище Франтишека — бывшей мастерской Лади Кржижа. Франтишек пополнил скромную кухонную утварь Лади, а также приобрел несколько поваренных книг, выпущенных издательствами «Авиценум» и «Меркур», мужской фартук, дешевый сервиз и завел обычай кормить своих друзей все более изысканными блюдами, требующими сложного приготовления. Теперь Франтишек вставал пораньше и еще до отхода в театр делал необходимые покупки, соответствующие конкретным материальным возможностям. Он покупал антрекоты, ростбиф, свиные отбивные, помидоры, перец, цветную капусту и баклажаны, балканский сыр «Истамбул», итальянскую «Горгонзолу», французский «Камамбер» или чешский «Гермелин», «Отаву» и «Явор». На полочках его кухоньки появились и прижились горькая красная паприка и кайенский перец, приправа-кари, лавровый лист, ворчестер, тобаско и соевый соус, и Франтишек с поразительной быстротой приобрел репутацию признанного мастера кунг пао — горячего блюда из свинины — и мяса по-сычуаньски. Но коронным номером Франтишека была итальянская пицца, а также старочешская лепеница с колбасками. Когда же в кармане гулял продувной ветер, он кормил друзей отличными спагетти по-милански или своей любимой «лепешкой дровосека».
Таким образом, против несчастной, опрометчиво разбитой, а теперь окончательно утраченной любви Франтишек нашел то же противоядие, что и бедолага толстяк Ламме Гудзак, друг Тиля Уленшпигеля. Лекарством стали добрая пища и напитки, и Франтишек, подобно своему литературному двойнику, стал округляться и расползаться вширь, хотя отложить запасы доброго фландрского сала, коим оброс верный соратник Тиля, ему пока не светило.
— Толстеешь, приятель, — говаривал ему Тонда Локитек, на мускулах которого, способных оказать честь любому культуристу, вопреки всем кулинарным оргиям не появилось ни грамма ненужного жирка.
— Подумаешь, дело, — глуповато ухмылялся Франтишек, все сброшу, вот только обкатаем «Дон Жуана». Сейчас пока идут одни легкие комедии… Все из-за этого.
— Ну, ну, — притворно подначивал Тонда. — Кларке толстые мужики не нравятся.
Франтишек белел, как масло третьего сорта.
— А мне-то что? У нее там, во Франции, наверняка и тощих, и толстых хватает!
— А ведь ты, парень, ей в подметки не годишься! Далеко тебе до нее, — тянул Тонда разочарованно. — Иначе бы меньше слушал сплетни, а больше искал правдивую информацию. А правдивая информация утверждает, что старику Зарубе предложили в Сорбонне годичный контракт. И наши разрешили. Так что никакой эмиграции, а вполне легальная командировка. И еще одна любопытная деталь: к твоему сведению, Кларка получила разрешение оставаться там только до конца года и через месячишко должна возвратиться. Но если ты разжиреешь, как Оливер Гарди, она сделает кру-у-гом и попросит политического убежища… ну, скажем… в Албании!
Шоковая терапия, примененная Тондой Локитеком, дала отличнейшие результаты. В течение трех недель, естественно не без помощи своих друзей, Франтишек сбросил шесть килограммов. Друзья, хотя и с неудовольствием восприняли изменение в полуночном рационе питания, в конце концов вынуждены были притерпеться. Франтишек перебрал в мастерской протухший скипидаром шкаф и потертый диван. Приобрел в кредит кушетку, кресло-качалку из гнутого дерева и шкафчики из секционного набора мебели, разместил в них белье, томик «Путешествие с Чарли» Стейнбека и бутылку грузинского коньяка.
Подготовившись подобным образом, Франтишек стал ждать грядущих событий. В годовщину встречи с Кларкой в модном магазине «Фемина» он зашел к Тонде принять ванну, так как в мастерской ванны не было, а театральная душевая его не устраивала. Он вымыл голову березовым шампунем и даже посетил парикмахера, чего с ним не случалось более года.
Начищенный, причесанный, в чистой рубашке проводил он теперь все дни и вечера в театральном клубе, даже когда был свободен от работы, и тянул красное вино, аккуратненько, чтобы не перебрать, но желудок у него сжимался, как будто он опустился на самое дно Большого Гинцова озера, самого глубокого в Высоких Татрах и в стране, если вам это случайно еще неизвестно.