— Я вам завидую, — отвечала девушка с внезапно проснувшимся интересом и посмотрела на Франтишека, будто перед ней стоял сам знаменитый сэр Лоуренс Оливье или по крайней мере любимец публики Яромир Ганзлик.
— Чего уж тут завидовать, — успокаивал сам себя Франтишек. — Я, похоже, напортачил, как только мог…
— Боже, — ужаснулась девушка, — я тоже наверняка не пройду, я это чувствую. — И положила руку на грудь, как это обычно делают страдающие сердечной недостаточностью.
— А может… — сказал Франтишек осторожно. — Может, нам потом вместе пообедать?
Девушка печально покачала головой и произнесла вполне логично:
— Я даже думать о еде не могу! Кроме того, я Прагу почти не знаю.
— Аппетит придет, — воскликнул Франтишек с заразительной уверенностью. — Это я по себе знаю… И Прагу я тоже знаю. Я ведь здесь родился. Все зависит только от вас. Если хотите, отведу вас туда, где хорошо кормят и поят. Или, может, вы спешите?
— Нет, нет, я никуда не спешу. Я вовсе не спешу…
— Отлично. — Франтишек расплылся в улыбке. — Я отсюда ни ногой, покуда вы не вернетесь. — И в подтверждение своих слов уселся на край тротуара подле этой несовершеннолетней Джульетты, бессмертной вопреки тому факту, что она каждый день умирает на сотнях подмостков мира.
Многим позже, когда девушка возвратилась из «Дома ее мечтаний», миссия которого — воспитание профессиональных посланцев радости и красоты, вид у нее был отнюдь не победительный, но тем ближе подобрался к победе Франтишек. Он понял это мгновенно и в полном объеме. Надувшись спесивой самоуверенностью, он протянул ей руку и повел прочь, подальше от того места, которое сулило им триумф, но пока что засвидетельствовало лишь поражение. Он вел девушку к набережной, где тихо струилась река, равнодушная ко всем нашим амбициям и высоким мечтам. Девушку вид освещенных солнцем ранней весны Влтавы и Градчан порадовал и даже развеселил, а на Карловом мосту она почти забыла, что всего полчаса назад безуспешно умирала в гробнице Капулетти. Она сказала Франтишеку, что зовут ее Ленка, Ленка Коваржова, и приехала она из Тишнова, что под Брно.
И хотя Франтишек имел слабое представление об этом самом Тишнове, что под Брно, но, скажите на милость, разве в этом дело?
Многим, многим позже Франтишек вспоминал день своего знакомства с Ленкой как день восстания из мертвых и вознесения на небо. Ибо в тот день впервые в своей жизни он ощутил себя защитником и руководителем другого человеческого существа. Франтишек наслаждался и смаковал это новое для него чувство, словно вино, и нечего удивляться, если при дегустации малость перебрал. Пражские кабачки уже закрывались, и этот час застал Франтишека с Ленкой возле отеля «На Морали». Десятого по счету, куда они тщетно пытались пристроить на ночлег Ленку и, может быть, его тоже. Дело принимало серьезный, но отнюдь не безнадежный оборот. В конце концов, в распоряжении Франтишека была мастерская. Но не тут-то было! Ленка, которая колебалась, соглашаться ли ей провести ночь в отеле, напрочь отказалась от посещения мастерской.
И вдруг, ни с того ни с сего, с ясного неба заморосил хотя и мелкий, но сплошной и холодный дождик. Франтишек решительным взглядом окинул окрестности, подыскивая какое-нибудь разумное решение, и обнаружил его в нескольких метрах: на темной, безлюдной улице парковалась небольшая грузовая машина марки «Жук» с закрытым брезентом кузовом. Франтишек не колеблясь, ведомый испытанным вождистским инстинктом, диктующим сперва действовать и лишь потом объяснять свои поступки, подхватил Ленку на руки, и она, прежде чем успела слегка воспротивиться, прошептав: «Не дури, Франтишек, что ты делаешь?» — и как-то помешать ему, оказалась в кузове под брезентом.
Конечно, это было не самое подходящее место для любовного дебюта, но Франтишек воспылал, будто в него ударила молния, а молния, как известно, не задумывается. Желание, которое он столько времени подавлял, но вот уже целых двенадцать часов активно возбуждаемое, взыграло, подобно разлившейся Бероунке, и, разом выплеснувшись из берегов, снесло плотины всех известных Франтишеку условностей. Скупое пламечко его зажигалки выхватило из темноты аккуратно сложенные джутовые мешки с сахарной пудрой выпуска Чаковицкого сахароваренного завода, и потому первое любовное соитие Франтишека с Ленкой можно смело считать самым сладким в мире. Взвихрившись, сахарная пудра взлетала ввысь, словно вулканический пепел при извержении вулкана, сопровождаемого землетрясением, и тут же снова опускалась на Ленкины волосы и лицо, откуда Франтишек слизывал ее, как тот пресловутый мотылек, которому втемяшилось в голову, будто перелетать с цветка на цветок излишний и отнюдь не обязательный труд.