Подзарядившись активностью и энергией, Франтишек покинул кабинет шефа в твердой уверенности, что не подкачает и доверенное ему дело выполнит. Он был убежден, что театральная мудрость «Нет маленьких ролей, есть лишь маленькие актеры» действительна не только на сцене, но и в жизни, а Франтишек не желал больше оставаться маленьким нигде и ни в чем. Он уже понял, что в этой жизни кой-чего да стоит.
Добравшись до своей полуподвальной мастерской, которая для него стала многим больше, нежели просто крыша над головой, Франтишек уселся в кресло-качалку и предался мечтам.
Он видел себя во главе деятельного и перспективного коллектива молодых энтузиастов, который благодаря полной слаженности художественных и технических сторон выпускает в свет спектакли, приводящие в изумление и, более того, в восторг специалистов театрального дела. Он уже слышал гром оваций и видел искорки в глазах самой молодой актрисы их труппы Ленки Коваржевой. От имени их первичной организации ССМ она принимает из рук старших товарищей самую высокую награду, Франтишек же скромно стоит на заднем плане и тихо радуется всеобщим успехам, в которых ему отведена роль организатора и серого кардинала.
Но времена пустых, нереализованных мечтаний давно остались позади, Франтишек заодно с поэтом Иржи Волькером решил, что мечты можно убить, лишь реализуя их, и по дороге на работу сам зашел в райком Союза молодежи и попросил программу и все имеющиеся у них методические материалы.
— А ты откуда будешь, товарищ? — спросил его двадцатилетний секретарь в голубой рубашке с красным галстуком, и тут в памяти Франтишека всплыли слова Неруды о 1 мая 1890 г.: «Зигзагом молний пронзило мозг воспоминанье о коммуне…»
— Я из театра. Тут неподалеку… — с гордостью ответствовал Франтишек.
— Точно, — обрадовался секретарь. — У вас скоро должно состояться учредительное собрание, верно я говорю?
— Верно!
— А ты, товарищ, кем у них будешь? Председатель?
Возможно, в подобной ситуации кто-нибудь другой и смешался бы, но Франтишек и ухом не повел.
— Нет, — сказал он, — но об организации, в которую собираюсь вступить, хочу знать побольше.
По телу секретаря райкома пробежала сладострастная дрожь старого искусителя профессионала, все еще не утратившего любительского задора.
Франтишек отвесил поклон, будто выступал с декламацией прекрасных и возвышенных стихов, и мгновенно испарился. В этот день ему предстояло еще несколько неотложных дел. На первом месте было дело приятное и вместе с тем мучительное: написать Ленке, которой он отправлял письма с железной регулярностью. Правда, не ежедневно, как сулился, с интервалом в три дня, требуемым для доставки и ответа. Ему совершенно необходимо было написать это письмо. Он уже знал, как при этом занятии сладко ноет его тело, как велика иллюзия, будто он с ней беседует и касается ее, и вместе с тем его одолевают неуверенность и тоска, постоянное и тягостное чувство, будто письма его топорны, а слова пусты и невыразительны. А Франтишеку так много надо Ленке сказать!
Дописав письмо и прикрыв глаза, он послюнявил и заклеил конверт и помчался на почту. Откуда ему было знать, что в это же самое время, в далеком Тишнове под Брно, бежит на почту Ленка, и ее письмо в отличие от его послания не пылает ни задором, ни уверенностью, а, совсем наоборот, полно разочарования и пессимизма.
Чехословацкая почта доставила оба письма в возможно короткий срок, то есть в течение суток, и потому уже на следующий день Ленка, затаив дыхание, прочла весть о великих событиях, и душа ее к чему скрывать — вспыхнула радостью и вместе с тем сжалась от легко объяснимой зависти.
Франтишеку Ленкино письмо отдал днем, когда он вернулся из театра, заговорщически подмигивающий дворник. В нетерпении вскрыв конверт еще на лестнице, ведущей в его полуподвальное королевство, Франтишек затаив дыхание пробежал первые строки, и сердце его на мгновение остановилось.
Ленку в театральный не приняли. Если б Франтишек верил в бога, то в ту же секунду вознес бы к небу страстную мольбу, прося просветить и наставить, но Франтишек был атеистом. Однако, имея двух твердо стоящих на земле советчиков — Тонду Локитека и Ладю Кржижа, — он обратился к ним, правда в обратном порядке.
Весь вечер Франтишек посвятил картинам Лади и страницам его дневника, но почувствовал просветление в мыслях лишь ближе к полуночи, наткнувшись на строку в тетради: «Цену человеку лучше всего узнаешь, когда он наверху, а не внизу».
На другой день во время работы Франтишек разыскал Тонду и доложил ему, как развиваются события. Деловито и кратко, без излишней эмоциональной озабоченности.